Примерившись, Олег очертил карандашом неровную линию по центральной части Европы. Потом точно так же отхватил почти весь Дальний Восток, Китай, а также приличный кусок Гималайских гор и Памира. Оставил за пределами линии Индию, поколебавшись, включил Грецию с Италией, нанес еще несколько штрихов там и сям.
Крупецкий с любопытством следил за его художествами.
Границы оставшегося внутри линии куска суши в основном проходили по возвышенностям. Создавалось впечатление, что если бы местный океан поднялся на сколько-то десятков метров, европейский континент оказался бы сильно, хотя и не до конца, похожим на Ростанию. Покатав на языке местные географические названия, Олег нашел также определенное сходство между Россией и Ростанией, а также Москвой и Моколой. На этом, впрочем, сходство заканчивалось. Или он просто не заметил похожих названий. Москва, кстати, не в пример Моколе, располагалась почти у самых западных границ государства. Похоже, здесь экспансия шла с запада на восток, о чем свидетельствовала и необжитость восточных территорий. Видимо, экспансия на запад столкнулась в свое время с более сильными соседями, которые не позволили включить себя в состав единого государства.
Отложив карандаш, Олег задумался. Совпадения были слишком очевидными, чтобы оказаться случайными. До сего момента он еще мог тешить себя мыслями о каком-то межмировом переходе в духе малонаучных фантастов, в который он случайно провалился на пару с Ольгой. Но теперь все начинало смахивать на какую-то дурную шутку со стороны вполне разумных сил. Кого-то вроде верховной богини Гишпаны, Владычицы мира, столь популярной в сахарских сказках. Мельком он пожалел, что в детстве ему читали слишком мало сказок. Минуточку! Гишпана? Он снова склонился к карте и быстро нашел то, что искал. Страна – Испания! Еще одно совпадение.
Блин…
Впрочем, в тот день он не стал сосредотачиваться на географических изысканиях.
Пришлось ехать в контору "Русского банка" и терпеливо выслушивать какую-то юридическую тарабарщину, в котором он ничего не понимал даже дома. В конце концов он обнаружил себя председателем свежесозданного товарищества "Новые полимеры", что и заверил собственной подписью на какой-то бумажке. Устав общества надлежало составить в ближайшее время, но заем на создание установки высокого давления банк выделял уже сейчас. Олег попытался было удивиться, но Вагранов незаметно подмигнул ему, и он ошарашено замолчал. Изображать из себя свадебного генерала не входило в его планы, и вообще дела становились все более запутанными. Он-то, наивный, полагал, что подкинет ученым идейку и смоется, пока те думают над реализацией!
Вечером Крупецкий заставил его забрать из дома Оксану и загнал в какой-то театр на оперетту. В ответ на попытку выяснить стоимость билетов он лишь ухмыльнулся и пояснил, что пусть пан не беспокоится: Зубатову положен бесплатный годовой билет на все спектакли театра, но его превосходительство им никогда не пользуется, а пользуются его подчиненные и даже просто жандармские офицеры из соседнего дивизиона. Оперетта Олегу неожиданно понравилась. Называлась она "Черт и девственница". Черт оказался местным представителем мифологической фауны, а что такое "девственница", Олег так и не понял. Кажется, что-то вроде незамужней старой девы, но с каким-то непонятным анатомическим оттенком – или на что намекает термин "лишить"? В ответ же на попытку уточнить термин у Крупецкого тот глянул на него так, что Олег стушевался и увял. Понравилась постановка и Оксане.
Вопреки его опасениям сегодня она просто цвела и лучилась здоровьем. Вчерашний лихорадочный блеск в глазах пропал, исчезли головокружение и галлюцинации. Она весело смеялась похождениям обаятельного хвостатого рогатого черта и тайком сжимала Олегу руку.
Побывал Олег и у Гакенталя. Овчинников настолько увлекся проектом бензинового двигателя, что на пару с назначенным мастером закрылся в мастерской и не вылезал оттуда, прикидывая и рассчитывая. Гакенталь недовольно ворчал, что Олег украл у него правую руку и что паровая машина не в пример надежнее и провереннее этих новомодных штучек. Олег заскочил в мастерскую поболтать на пять минут и уже через каких-то пару часов вырвался на свободу, перемазанный машинным маслом, со сбитыми гаечным ключом пальцами, обессилевший от болтовни, чада и грохота.
Четырнадцатого сентября, полдня просидев над нелегальной литературой, Олег на пару с неизменным Крупецким отправился в Московский университет. Вагранов назвал ему имя человека, с которым, по его словам, стоило поговорить и, возможно, привлечь к делу. Сам Вагранов с этим человеком знаком не был, но отзывы о нем слышал самые благоприятные. Олег торопился: накануне мальчик-посыльный принес к ним в дом уведомление, что доктор Фриц Раммштайн, дипломированный терапевт, ожидает их на следующий день в три часа дня в своей клинике по адресу… К письму прилагалась также визитная карточка графини Сапарской. Оксана недоверчиво покрутила приглашение в руках. Весь день она чувствовала себя сносно, и ехать через пол-Москвы к врачу ей не хотелось. Но Олег настоял на поездке. Теперь он озабоченно высчитывал, хватает ли у него времени до трех и не следовало ли отложить визит в университет на завтра. Впрочем, скоро он махнул рукой. С точностью до нескольких минут определять, сколько времени уйдет на поездку на извозчике, тем паче в совершенно незнакомый район города, он не умел. В общем-то, Оксана изначально настаивала но том, чтобы съездить в одиночку, но Олег предпочел бы лично присутствовать при врачебном вердикте. Жаль, если не успеет, но и тогда ничего страшного не случится.
Впрочем, в университет их не пустили. Выяснилось, что с сегодняшнего дня в университет принципиально не допускаются лица, не являющиеся служащими университета, преподавателями или же студентами. О данном факте извещал написанный большими кривыми буквами плакатик возле главного входа. Суровый сторож замахал на Олег руками, и тот поспешил ретироваться за безопасную границу. После расспросов сердитого охранника выяснилось, что выбранный ректором пять дней назад князь Трубецкой оказался не таким уж и либералом, каким считался до того. Раздосадованный постоянными сходками и волнениями революционно настроенной молодежи, он железной рукой принялся наводить порядок в учебном заведении. Последней каплей оказалась коллективная петиция, поданная группой студентов, о приеме в университет всех евреев, подавших прошение, без учета процентного ограничения. Даже толком не прочитав ее, ректор встал из-за стола и устроил делегатам форменную выволочку.
– Говорят, аж побагровел, так сильно кричал, – подобревший от покорности гостей и явно скучающий сторож охотно излагал бродящие по университету слухи. – Мол, ваше дело учиться, а не в политику играть! Не петиции писать, а гранит науки грызть! Распустили вас, говорит, совсем, разгильдяйство и гулянки – это не то, за чем в университет приходят! В общем, суровый мужчина оказался, этот новый ректор, – с удовольствием закончил сторож. – А то убирай за этими господами студентами после каждой очередной попойки…
Не слишком разочарованный Олег поспешил выскочить на улицу и заняться поисками извозчика. Пожалуй, так он вполне успевал заехать за Оксаной и отвезти ее к доктору.
Доктор Фриц Раммштайн оказался сухопарым жилистым мужчиной лет пятидесяти, в золотом пенсне и с аккуратной седеющей бородкой. Он долго и озабоченно щупал у Оксаны пульс, слушал дыхание через большую комичную трубку с раструбом и заглядывал ей в глаза. Зачем-то он посмотрел ей в горло и пожал плечами.
– Знаете, фройляйн, – сказал он с заметным резким акцентом, который Олег автоматически и уже без особого удивления отнес к очередному известному ему языку – немецкому, – я не вижу у вас никаких проблем с сердцебиением и давлением. С легкими также все в порядке. Легкой утомляющей температуры по вечерам не случается? Кашель не беспокоит? Прекрасно. Признаков чахотки у вас я тоже не нахожу. Я бы предположил, что с вашем здоровьем все очень даже хорошо.