– Успокойся, – жестко сказал Шварцман. – Сядь и успокойся. Не надо мне тут истерик закатывать. Если ты такая размазня, пойди и застрелись, только, сделай милость, подожди, пока я уйду при свидетелях. Но лучше возьми себя в руки и начинай думать головой.
Олег наградил его бешеным взглядом, потом глубоко вздохнул и закрыл глаза. Он проглотил кипящую в нем ярость и заставил себя сесть.
– Что вы предлагаете? – ровно спросил он.
– Я? – удивился Шварцман. – Это твоя работа – предлагать, я-то так, сбоку припека пристроился. Ты у нас Народный Председатель, тебе и головой работать.
– Хватит кокетничать, Павел Семенович, – все так же ровно произнес Олег. – Я не в том настроении, чтобы спокойно смотреть, как вы себе цену набиваете. Вам не кажется, что пора бы уже начинать приносить хоть какую-то пользу? Я вас не затем из ссылки вытащил, чтобы вы за казенный счет по всей стране мотались, а потом мне тут целку изображали.
– Ого! – весело произнес Шварцман. В глазах пожилого еврея блеснули озорные огоньки. – Вижу я, начальственный тон ты вполне освоил. Ладно, Олежка, уговорил.
Скажу я тебе вот что, пока ты вконец не осерчал, – он поудобнее устроился в кресле. – Систему пора менять. Менять сразу и целиком, начиная с фундамента, а не сверху по чуть-чуть, как твой секретный план предполагает.
Олег молча смотрел на него. Шварцман вздохнул.
– В докладе, который ты в руках держишь, многого не указано. Да, о лозунгах, которые рабочие выдвигают, там написано. Там другого не написано. О зарплате мастера участка, например. Вот ты ругаешься, что у нас тазики с болтами выпускают. А чего ты еще хочешь? Контроль качества всегда на мастеров и инженеров ложился. Это они должны бегать и всюду нос свой совать на предмет отклонений от правил и норм. Да только вот мастер и инженер тоже на зарплату живут. А зарплата у них та же, что и у простых работяг, зачастую даже меньше.
Работяга еще и сверхурочно подработать может, лишний час у станка постоять, а инженеру что? У него и так рабочий день фактически ненормированный. На хрена им себе лишнюю головную боль заводить?
– Я все это знаю, – кивнул Олег. – И что?
– То же самое со всеми управленцами в цепочке, – полностью проигнорировал реплику Шварцман. – Вплоть до самого директора. У нас главное – план выполнить, а что именно получится в результате выполнения – всем наплевать.
– Повторяю – я все это знаю. Именно поэтому везде сейчас внедряются отделы контроля за качеством. До конца года они должны заработать на всех промышленных предприятиях.
– Думаешь, это хоть чем-то поможет? – невесело хохотнул бывший начальник канцелярии. – Начальник техконтроля тоже под директором завода ходить станет, а план никто не отменял. Нет, это все чушь собачья. Как гнали брак, так и будут гнать. Ты лучше ответь мне, Олежек, почему в Сахаре и прочем мире проклятого чистогана никто не выпускает машины, которые ломаются в километре от магазина?
– Ну… – Олег, которого вопрос застал врасплох, несколько опешил. – Не знаю. Не задумывался как-то.
– Вот именно, – Шварцман воздел к потолку палец. – И я не задумывался, пока у власти был. Не до того как-то было. А потом, когда ты меня на дальнюю дачу закатал, времени оказалось более чем достаточно. Да тут и задумываться-то не о чем, все просто и очевидно, только не для нас. Ответ простой: брак у них не выпускают потому, что никто не купит. И вложенные деньги пойдут псу под хвост. У них убытки, в отличие от нашего народного хозяйства, просто так списывать не принято…
– Это все очень здорово, – перебил его Олег, – но вы не учитываете, что у нас и у них принципиально разная структура промышленности. У нас на группу "А" приходится восемьдесят процентов производства, у них – только двадцать. Какая, к черту, может быть конкуренция в условиях промышленных цепочек?
– "К черту" – это как? – осведомился Шварцман. – Мне казалось, что по части матерщины меня учить не надо. Потом расскажешь, что это означает. О чем это я?
А, да. Конкуренции в условиях наших, – он выделил это слово голосом, – промышленных цепочек быть, разумеется, не может никакой. У всех план – чего и сколько на входе, чего и сколько на выхода, смежники прописаны жестко, шаг в сторону – выговор с увольнением. Деньги в таких условиях – лишь средство вести учет, не более того. Они ничего не значат. Чтобы повысить заинтересованность директора производства в повышении качества, нужно, чтобы деньги реально работали. А это возможно лишь в условиях конкуренции.
– То есть вы намекаете, что нужно полностью отменять плановую систему? – усмехнулся Олег. – Вам не кажется, что это подрыв самых-самых устоев народного государства? Справедливости распределения в первую голову?
– Ну, я же тебе сразу сказал, что нужно менять все, начиная с фундамента, – пожал плечами Шварцман.
– Да уж, вы не мелочитесь. Для бывшего второго лица народного государства, во всяком случае, у вас весьма предосудительные взгляды, – Народный Председатель криво улыбнулся. – Впрочем, беда в том, что не согласиться с вами я не могу.
Вот, – он выдвинул ящик письменного стола и вытащил оттуда тонкую папку с красно-синей полоской по краю. – Два месяца назад я озадачил академиков из РАЭН анализом текущей экономической ситуации в стране. Вчера я получил от них два доклада. Первый – обычный бред в общем русле: расширить, углубить, повысить мотивацию и так далее. Его я даже читать не стал. А вот второй оказался много интереснее. Автор – академик Балкис и еще пара человек, не запомнил фамилии. И излагает он там вещи, весьма схожие с той антинародной пропагандой, которой вы занимались последние пять минут. Вот, – он двинул папку вперед по столу. – Это ваша копия. Совершенно секретная, разумеется. Ознакомитесь и в течение двух суток, до пятницы, выскажете свои соображения как по самому анализу, так и по предложенным мерам. И подумайте, не стоит ли тайно привлечь эту группу в параллель с теми экспертами, что уже на нас работают. В пятницу – заседание Кабинета, и мне нужно ваше обоснованное мнение. Учтите, что месяц назад Ведерников получил указание подготовить перевод части своих предприятий на частичный хозяйственный расчет, основываясь на подготовленных еще весной рекомендациях РАЭН. В пятницу он должен отчитаться о ходе подготовки. Вопросы?
– У матросов нет вопросов, – с непонятной интонацией произнес Шварцман. – Ознакомлюсь и выскажу. Это все?
– Не забудьте, не позже завтрашнего обеда я жду от вас оценку намеченной показательной акции. Сверх того – все. Можете идти.
Оставшись в одиночестве он откинулся на спинку кресла, обхватил себя руками и несколько минут отчаянно боролся с подступающей паникой. Что с ним происходит?
Это вырвавшееся словечко – "к черту"! Да, оно оттуда… из того мира. Да, он не раз слышал его там… Опомнись, где – там? Ты уже на полном серьезе веришь в реальность "того" мира? Тебе не кажется, что ты сходишь с ума, дружок?
Его взгляд снова упал на доклад о рабочих волнениях. Внезапно, словно на экране телевизора, он вновь увидел неспокойную волнующуюся толпу перед помостом, пьяных оборванцев в переднем ряду, цепочку казаков, с напряженными лицами ощупывающих пальцами спусковые крючки карабинов… Да что же такое происходит? Спокойно, дружок, спокойно. В воскресенье Пашка должен принести доклад об Оксане. Если принесет… если принесет, значит… хотя нет. Не следует думать о том, как поступать, если Оксана и в самом деле существует в реальности. Следует думать о том, что делать, если ее не существует. Точнее, где найти хорошего психиатра, но так, чтобы удержать все в тайне. Нарпред, страдающий галлюцинациями, на своем посту долго не протянет. Внезапно ему остро захотелось, чтобы в комнату перед ним вошел Хранитель, Тилос или любой другой. Где же вы, Хранители? Куда вы пропали именно в тот момент, когда я так остро нуждался в вас? Как мне не хватает вашей усталой уверенности, ваших понимающих, слегка ироничных улыбок родителей, с гордостью наблюдающих за тем, как их чада, запинаясь и путая слова, декларируют стишки с большой сцены? Куда вы исчезли, выдернув меня к вершинам власти и бросив на произвол судьбы?