– Понятно. Ну, дело мы вам подберем, если появится желание. Да, если появится…
– Погоди, товарищ Михаил, – перебил его "товарищ Валерий", – давай по порядку.
Может, мы сегодня разговариваем в первый и в последний раз в жизни. Давайте, товарищи, мы кратко введем вас в курс дела. Изложим, так сказать, нашу платформу и посмотрим, насколько она вас привлекает. Товарищу Василию тоже полезно послушать, он совсем недавно к нам присоединился. Согласны?
– Я готова! – решительно заявила Оксана, устраиваясь поудобнее на шатающемся колченогом стуле. – Валяйте… товарищи, мы вас слушаем.
Пятнадцать минут спустя Олег задумчиво прокашлялся.
– Простите, можно вас перебить?
– Э… да, что такое?
– Видите ли, ссылки на авторов тридцатилетней давности – это очень интересно, но как-то чересчур абстрактно. Тем более, когда вы излагаете довольно банальные общие места. Я совершенно согласен, что пролетариат должен иметь больше прав, получать достойную зар… жалование, ну, и все такое. Ваше общество… – он осекся, выругав себя за оговорку. – Да, современное общество далеко от идеала, и его, безусловно, следует реформировать. Вопрос, однако же, в первую очередь, в том, каким образом. Силой? Через революцию? Этот путь вы вроде бы отвергаете.
Тогда как?
– Значит, вы с нами согласны? – удивленно переспросил "товарищ Владимир". – Ну-ну… похвально. Разрешите осведомиться, вы ранее уже интересовались предметом?
– Я много чем интересовался, – отмахнулся Олег. – И кое к чему в ваших словах мог бы и придраться. Но сейчас меня в первую очередь волнуют ваши методы.
Понимаете, если вы из тех, кто намеревается силой свергнуть существующий строй, нам определенно не по пути. Я человек мирный, стрелять ни в кого не собираюсь, да и глупость это несуразная. Вон, Василий свидетель – пальнул какой-то дурак в казака на митинге, и пожалуйста – несколько трупов. Причем отнюдь не казачьих.
– Василий? – товарищ Антон резко повернулся к детине. – Почему мы об этом ничего не знали?
– Так я ж не знал, что сказать надо… – промямлил тот. – Я ж думал, что так и надо…
– Ну вот еще! – строго проговорил товарищ Антон. – Ты прекрасно знаешь, что мы этого не одобряем. Ай-яй, как нехорошо, а! Надо обязательно поговорить с товарищами…
– Толку с ними разговаривать! – зло выплюнул товарищ Михаил. – Ты же сам знаешь, им чем больше крови, тем лучше. "Умрешь недаром, дело прочно…". Наверняка тот дурак с их наущения и стрельнул.
– Надо ли понимать, господа, что вы не одобряете и этих действий своих радикальных… коллег? – осведомился Олег, подергивая себя за ухо.
– Верно мыслите, товарищ, – сухо ответил товарищ Михаил. – Как я уже упоминал, мы принадлежим к умеренной фракции Российской социал-демократической партии, которую оставшиеся в большинстве товарищи окрестили "меньшевиками". Мы за низвержение самодержавия, но отнюдь не силой оружия. Я бы дал вам почитать брошюру товарища Мартова, но сейчас ее у меня нет. Если кратко, то мы за серьезные реформы существующего строя и против самодержавия. Однако мы не разделяем оптимизма… хм, "большевиков", полагающих, что пролетариат уже политически созрел для того, чтобы взять всю власть в свои руки. Рабочие в массе своей совершенно неграмотны во всех смыслах, у них отсутствует понятие о коллективе, о братстве трудящихся. Сейчас необходимо объединяться с буржуазией, которая также находится в весьма угнетенном положении, и вместе с ней добиваться новых прав и свобод. Необходимы государственные выборные органы, широкое представительство в них всех слоев населения, включая пролетариат…
– Извините, скажите мне вот еще что, – перебил его Олег, и говорящий недовольно умолк. – Вы все время говорите про пролетариат, но при этом ни словом не обмолвились про крестьянство. Между тем, если мне не изменяет память, в Российской империи восемь человек из каждых десяти живут в деревне. А из оставшихся двух далеко не все являются рабочими. Я тут как-то попытался прикинуть в уме количество промышленных рабочих, и оно на всю страну оказалось не более пяти миллионов человек. Ну, десяти, если я где-то ошибся. Это из ста тридцати-то по переписи девяносто седьмого года! Вы хотите проводить реформы в их пользу? Благое намерение, но, боюсь, оно мало что изменит. Народ из деревень идет на фабрики, поскольку в деревне жить еще хуже. Так что даже если ваши рабочие заживут хорошо, в общем положение в стране оно мало изменит.
Кто-то – в полумраке Олег не разобрал, кто – хмыкнул.
– Да уж, товарищ Олег, умеете вы в корень проблемы взглянуть, – наконец нехотя произнес "товарищ Валерий". – Тут вы правы. Крестьянство – это наше слабое место. Кто только об него зубы не обломал, начиная с "Земли и воли"… Самое натуральное болото, которое не расшевелить. Эсэры, кажется, и то уже сдались.
Ну, что делать. Приходится жить с тем, что есть. В свое время и до крестьянства руки дойдут.
– Зря вы так думаете, – хмыкнул Олег. – Кончится дело тем, что придется с крестьянами воевать так же, как сейчас самодержавие воюет с купцами и рабочими.
С одной только разницей – крестьян куда больше, и крестьянский бунт куда хуже, чем пролетарский. Ну ладно, эту тему оставим до другого раза. Осознаете проблему, и то ладно. Теперь такой вопрос. Причины, из-за которых рабочие находятся в бедственном положении, вы обрисовали. Теперь мне интересно, какие вы видите методы исправления ситуации…
Расходились, по олеговым прикидкам, часов в одиннадцать. На улице держалась кромешная темнота осенней ночи, ожидающая, когда недалекий уже снежный покров хоть немного разгонит мрак своим смутным мерцанием. Дул влажный леденящий ветер, обещающий безнадежную обложную морось, и Олег поплотнее запахнулся в тонкую суконную шинель, краем глаза заметив, как Оксана завернулась в шаль. На крыльце он обернулся и произнес:
– Так запомните, товарищи, – Хлебный переулок, дом пять. Жду от вас весточки до конца следующей недели.
Где-то там, в темноте, терпеливо ожидали филеры, готовые неслышно последовать за расходящимися, и Олег почувствовал легкое угрызение совести при мысли о том, что предает новых знакомых. Впрочем, тут же поправил он себя, не предает. Судя по всему, ребята вполне безобидны, от нынешнего бардака предпочитают держаться в сторонке, а потому можно убедить Зубатова оставить их в покое. А вот ему это знакомство может оказаться вполне полезным. Можно свести их с Ваграновым, например. Или нет, с Ваграновым не надо. Тот знает об Охранном отделении. Нет, пусть пока поживут сами по себе. А там… а там, глядишь, собственная карманная партия ему, Олегу, для чего-нибудь да пригодится. Для чего – еще следует обмозговать, но был бы человек, а применение найдется.
Он обнял Оксану за плечи и, осторожно ступая, спустился по гнилым ступенькам на раскисшую землю дорожки.
– Как тебе? – тихо спросил он девушку, наощупь отворяя калитку. – Интересно? Или заснула по ходу дела?
– Сам ты заснул! – шепотом обиделась та. – Очень даже интересно. Похоже на политинформации у нас в Сечке, только там все картонное – от плакатов до политинформаторов, а здесь все по-настоящему. Мне нравится.
– Ладненько, – согласился Олег. – Ну, дома еще обсудим. А сейчас нужно до извозчика добираться. Ох, извозимся все в грязюке, в темноте-то! Блин… ты не запомнила, в какую сторону этот дурацкий Рождественский бульвар?
"Вызываю Следящего. Потребность контакта".
"Я/мы подтверждаем установление контакта со Координатором. Вопрос".
"Полагаю необходимым выйти на связь с Гостем. Гость закончил обследование Сцены.
Недоумение растет. Вероятность непредсказуемых действий растет".
"Изучение реакций Гостя только начинается. Связь с Гостем рискует нарушить естественность реакций. Нецелесообразно".
"Знаю натуру Гостя. Прогнозирую нежелательные реакции. Опасность досрочного прекращения эксперимента".
"Слишком ответственное решение. Я/мы должны связаться со Сферой. Пауза без обрыва сеанса".
"Сеанс в режиме ожидания".
"Я/мы – Сфере. Неопределенность. Требуется помощь/консультация/подсказка".