– Суббота, он наверняка в кабак намылится после работы, там я с ним и потолкую.
А то шеф уже мне вчера намекал, что почти неделя прошла с того момента, как он мне задание поставил. Так что мы с вами, Болеслав Пшемыслович, еще раз потолкуем о том, как к людям с умом подходить.
– Говорил же я, что не сведущ в тех делах, – вяло отбрехнулся филер. – Другое у меня занятие. Ну да ладно, поговорим.
– Вот и ладушки… – пробормотал Олег, пытаясь ухватить за ниточку мысль, после разговора с Ваграновым лениво болтавшуюся где-то на заднем плане. – Что же я еще сделать хотел-то, а? О! Вспомнил. Извозчик! Гони на Староконюшенный! Дом двадцать четыре, это перекресток с Сивцевым Вражком. Хочу на всякий случай к Бархатову на квартиру заехать, – пояснил он слегка удивленному Крупецкому. – Он, как я понял, там давно не появлялся, наверно, хозяева уже его комнату кому-то другому сдали. Авось что из вещей сохранилось. Я письма в основном в виду имею – вдруг да пойму, куда он делся. Парень, кажется, умный и талантливый, было бы здорово вытащить его из компании этих эсеров.
– Зря только время потратим, – усмехнулся поручик. – Вещи наверняка в полицию забрали, а скорее хозяева прибрали к рукам что получше, остальное, включая письма, в печке сожгли.
– Ну, потратим так потратим, – пожал Олег плечами. – Невелик крюк.
При предвечернем свете осеннего дня дом Бархатова выглядел совсем не так, как в густых сумерках. Он казался куда более низким и покосившимся, за оградой, окружавшей пустой огородик, колыхалась под осенним ветром пожухлая лебеда вперемежку с бурьяном и крапивой. Олег соскочил с пролетки, зябко закутавшись в слишком холодное для сезона долгополое пальто, называвшееся здесь шинелью.
Набычившись и поглубже надвинув фуражку, чтобы в глаза не попадала висящая в воздухе водяная пыль, он двинулся к входной двери. Крупецкий с иронией следил за ним из пролетки, не двигаясь с места.
На приступке сидел и курил вонючую самокрутку неопрятный мужик с клочковатой бороденкой и в зипуне. Его глубоко посаженные мутные глаза ощупали приближающегося гостя, но никаких чувств не выдали.
– Эй, дядя, – спросил его Олег, – хозяин дома где?
– Хозяин? – переспросил мужик, сплевывая. – А тебе зачем?
– По делу, – мужик вызывал у Олег смутное чувство опасности. Он попытался вспомнить, видел ли раньше этого человека, и не смог. – Жилец тут у вас обитался, хочу его комнату посмотреть.
– А ты кто будешь, мил человек? И по какому праву в чужой дом лезешь?
– По своему праву, – буркнул Олег. – Охранное отделение. Ты хозяин?
– Ну, я, – зипун пожал плечами. – Что за жилец-то?
– Бархатов Кирилл. Недели три назад к нему с обыском приходили, помните? Хочу еще раз комнату посмотреть.
Краем глаза Олег заметил, что Крупецкий тоже спрыгнул с пролетки и теперь медленно приближается, держа правую руку в кармане. Хозяин метнул на филера странный взгляд и лениво поднялся на ноги.
– Ну что же, смотрите, – проговорил он, отводя глаза и бочком отходя в сторону.
– Я не против, коли надо. А я пойду пока, дров нарубить надо, воды принести…
– Стоять! – внезапно резко скомандовал Крупецкий, выдергивая из кармана револьвер и наводя его на мужика. – Ты, пся крев, ну-ка, руки поднял, быстро!
Неожиданно быстро мужик метнулся к филеру. Грохнул выстрел, от косяка полетели щепки. Олег еще только начал поворачиваться, непонимающе открывая рот, а мужик уже перемахнул через плетень и юркнул в заросли бурьяна.
Крупецкий, грязно ругаясь по-польски, на четвереньках вскочил в луже, куда со всего размаха плюхнулся спиной, и вытянул в сторону убегающего комок грязи, в который превратился "браунинг". Однако выстрела не последовало – очевидно, курок заклинило. Через пару секунд убегающий резво нырнул в какой-то лаз и пропал из виду. Еще несколько секунд спустя из виду пропала и пролетка с настегиваемой лошадью: извозчик явно решил, что на сей раз с седоков плату за проезд можно и не требовать.
– Матка боска! – простонал Крупецкий, поднимаясь с четверенек. Жидкая грязь текла с него ручьем. – Упустил курву, ох, упустил! Ну, сволочи…
Следующие несколько минут Олег с интересом слушал, как Крупецкий на все корки костерил сбежавшего по-русски и по-польски. Улучшив момент, он вклинился в короткую паузу и поинтересовался:
– А кто это был, Болеслав Пшемыслович?
Крупецкий бешено развернулся к нему… и умолк. С полминуты он глубоко дышал, краска ярости медленно сходила с его лица.
– Да уж, Олег Захарович, – мрачно сказал он, – теперь я понимаю, почему Сергей Васильевич вас одного отпускать боятся. Жаль, конечно, что я его упустил, да только без меня вы бы сейчас точно мертвяком лежали. Неужто не опознали, а? Он же в вас стрелял тогда вечером… – Он вытянул руку и продемонстрировал еще один комок грязи, а котором Олег с удивлением опознал ту самую бороду, которая только что украшала лицо сбежавшей личности.
Внезапно Олег почувствовал, что у него становятся ватными и подгибаются коленки.
Теперь он понял, что в мужике ему показалось знакомым. Взгляд. Угрюмый взгляд исподлобья, жесткий, оценивающий, внимательный. Тогда, вечером, в комнатушке в этом самом доме, он плохо разглядел подсвеченные неверным светом лампы лица собеседников. Но взгляд… взгляд он запомнил.
– Мазурин? – прошептал он, отчаянно пытаясь справиться с участившимся дыханием.
– Тот, что в меня стрелял?
– Точно так, – сумрачно подтвердил филер. – Террорист. Только бороду наклеил.
Ну, шустрый какой, курва! Вот, – он попытался стряхнуть грязь со своей шинели, потом просто растянул ткань, просунув пальцы в прореху. – Ножом в ребра сунул, еле успел извернуться. Вот только что он здесь делал, а?
Олег глубоко вздохнул и усилием воли взял себя в руки.
– А вот это мы сейчас и выясним, – сумрачно сказал он. – Догонять Мазурина, как я понимаю, смысла нет?
Крупецкий отрицательно качнул головой.
– Он наверняка здешние огороды как свои пять пальцев знает, – пояснил он. – А я не знаю. Не найти.
– Значит, идем в дом, – решительно заявил Олег. – Не просто же так он здесь сидел.
В сенях дверь в комнату была, как и в прошлый раз, приоткрыта. Олег ступил внутрь и прищурился, пытаясь в тусклом свете, сочащемся из распахнутого настежь оконца, разглядеть, что за серая куча валяется на кровати. Потом он услышал слабый стон. Крупецкий, оттеснив его плечом, стремительно подошел к кровати с склонился над кучей.
– Матка боска… – прошептал он. – Не повезло бедолаге.
Олег рванулся к нему. Распростершийся на кровати Бархатов еще дышал, дыхание со скрежетом вырывалось у него из груди, из которой торчала рукоять ножа. Острая бородка на запрокинувшемся лице уставилась в потолок. Только теперь Олег сообразил, что черное пятно на полу – это кровь.
– Поздно… – прошептал химик. – Я… не хотел. Я… отказался… делать бомбы.
Скоро… месяц или два… предупредите…
Его тело скрутило судорогой, изо рта толчком выплеснулась кровь. Потом тело Бархатова безжизненно вытянулось и замерло.
– Наверное, кто-то здесь его стерег, – сказал за спиной Олега филер. – Услышал выстрел, пырнул ножом и ушел через окно.
– Зачем? – резко обернулся к нему Олег. – Он же был… с ними?
– Вы же сами слышали, пан Кислицын, – пожал плечами поручик. – Наверное, он отказался делать для них бомбы, и они сочли его предателем. Опять же, вы к нему приходили. Могли счесть, что он продался Охранке. А с предателями эсеры не церемонятся. Но вот же сучьи дети – не побоялись вернуться на засвеченную явку!
– Значит, – пробормотал Олег, – это… из-за меня? Из-за меня убили?
– Не исключено, – филер снова пожал плечами. – А может и нет. Пойдемте-ка отсюда, Олег Захарович. Не ровен час, вернутся. Не отобьюсь я один от двоих-троих. Надо в полицию сообщить и обыск по полной форме учинить. Хотя не думаю, что найдут что-то… Пойдемте.
Он цепко ухватил за рукав Олега, на которого напал какой-то столбняк, и потянул его к выходу. Тот, не сопротивляясь, двинулся за ним. Из-за меня погиб человек… Из-за меня погиб человек! – билось у него в висках. Из-за меня!