Я не могу сдержать улыбку, которая появляется на моих губах. Лотнер не смотрит на меня в зеркало заднего вида, но я замечаю, как он ёрзает на сидении.
— Звучит так, будто она великолепный фотограф, — говорю я, смотря в окно, и улыбаюсь.
— Это ещё мягко сказано... но, да, она великолепна, — подтверждает Эмма, облокотившись на сиденье и вздыхает.
Это не «наш» пляж, но здесь также не слишком людно, а мой милый маленький любитель пляжей всё время улыбается, копаясь своими маленькими ручками и ножками в холодном влажном песке.
— Давай-ка наденем на тебя панаму, — я завязываю ленты бело-розовой цветастой шляпки у неё под подбородком и сажусь рядом с ней, окруженная всеми этими лопаточками и ведёрками.
В метре за нами на полотенце растянулась Эмма в своём купальнике на завязках. Лотнер в это время пытается поймать волны, но теперь он возвращается обратно на берег... мокрый, подтянутый, такой сексуальный, что слюни текут. Я надеваю солнечные очки обратно, чтобы мои бесстыжие разглядывания не были такими очевидными.
— Иии! — пищит Оушен, когда он садится на колени рядом с ней и трясёт своими мокрыми волосами на подобии собаки, забрызгав нас с ней холодной водой.
— Что делаешь? — спрашивает он её.
— Песок, — отвечает Оушен.
— Твоя очередь, Эм, — говорит Лотнер. — Разве что ты захочешь пойти? — ухмыляется он мне.
— Нет, спасибо, мне и здесь хорошо, — я не дарю ему такое удовольствие. Делаю вид, будто не поняла его шуточку.
— Смотри и учись, красавчик, — Эмма дефилирует мимо нас с доской в руках, всё время виляя своей идеальной задницей.
Она родилась на Гавайях, конечно же, она грёбаная королева сёрфинга. Лотнер копается в песке одной из лопаток Оушен.
— Так ты не замужем?
— Ещё нет.
Он не смотрит на меня, наполняя ведёрко песком, плотно утрамбовывая его своей рукой.
— А когда?
Я пожимаю плечами.
— Не знаю. А твоя свадьба когда?
— Второго августа. И я хочу, чтобы Оушен стала девочкой, которая будет держать букет.
Говорить о свадьбе Лотнера и Эммы — разрушающее чувство. Часть меня всё ещё принадлежит этому мужчине, а теперь, когда он снова возвращается в мою жизнь, я боюсь, что мои чувства к нему никогда не утихнут. Я не могу находиться рядом с ним при этом, не желая его. Моё тело требует его прикосновений, а сердце до боли молит о его любви.
— Не знаю, Лотнер. Все развивается слишком быстро. Ты только на прошлой неделе познакомился с ней.
— Я люблю её, — он уверенно смотрит на меня, сжав челюсть.
Я качаю головой.
— Ты даже не знаешь её.
Он смотрит на океан, где рисуется Эмма, но не думаю, что он слишком много обращает внимания на неё.
— Когда ты полюбила её?
— Что? — спрашиваю я.
— Нашу дочь. Когда ты полюбила её?
Я смаргиваю слёзы, благодарная тому, что на мне очки, скрывающие всё это.
— Она моё всё. Возможно, мой мозг и помнит те времена, когда я не знала её, но моё сердце не помнит и дня, чтобы я не любила её.
— Тогда ты знаешь, что я чувствую.
Я киваю, сжав плотно губы, умоляя о том, чтобы эмоции не вырвались наружу.
— Так, значит, аэропорт... любовь с первого взгляда, да? Звучит, будто это была судьба.
Он глубоко вздыхает.
— Сид, это не была...
— Ладно, не бери в голову. Я передумала. Не хочу ничего об этом знать.
Я поднимаюсь и отряхиваю песок со своих ног.
Лотнер тоже резко встаёт и поднимает за собой Оушен.
— Пойдём, окунём этих маленьких миленьких хрюшек в воду.
Он доносит её до кромки воды и, держа под руки, раскачивает её маленькое тело словно маятник. Каждый раз как её ноги дотрагиваются воды, она пищит от удовольствия. Я беру камеру и фотографирую их. В другом, в идеальном мире, я бы не видела Эмму, шагающую вдоль береговой линии или не чувствовала бы необходимость позвонить Дэйну. Всего лишь на мгновение я позволяю своему разуму подумать о том, что было бы, если бы я вернулась сюда после операции отца вместо того, чтобы поехать в Париж.
Сказочная иллюзия испаряется так же быстро, как и появляется. Эмма ставит свою доску и берёт Оушен на руки. Она кружит её, и восторг на лице моей дочери Просто. Разбивает. Моё. Сердце. Я бросаю фотографировать. Счастливое семейство, которое я вижу в объективе, вызывает ревность и страх. А это смертельная комбинация. Отвернувшись от них, я прячу камеру и беру телефон.
— Привет, милая. Как всё проходит? — спрашивает Дэйн.
Я прерывисто вздыхаю.
— Нормально. Как шнауцер?
— С Родни всё в порядке. У него в лапе застрял грязный шип, но я смог его вытащить. Мы всё ещё собираемся на ужин все вместе сегодня?
Я оглядываюсь, чтобы увидеть, как эта троица уже сидит на песке. Закрываю глаза. Делаю глоток свежего воздуха. Это ради Оушен... Ради Оушен...
— Скорее всего, собираемся, но я ещё не спрашивала. Напишу тебе через несколько минут.
— Хорошо... Сидни?
— Да?
— Как ты там держишься?
Возможно, я никогда не полюблю Дэйна точно так же, как он меня, но сейчас его возможности сильно возросли.
— Я умираю.
— Мне так жаль, хотелось бы мне быть рядом с тобой.
— Мне тоже.
— Ты сможешь это сделать. Ты самая сильная женщина, которую я когда-либо встречал.
— Спасибо.
— Созвонимся позже, — говорит он и отключается.
— Мамочка! — кричит Оушен и бежит ко мне. Её маленькие ножки отчаянно борются с песком.
— Цветы... я... цветы.
— Надеюсь, ты не против. Лотнер сказал мне, что разговаривал с тобой насчёт того, чтобы Оушен стала девочкой, которая будет держать букет, — спрашивает Эмма и боязливо морщит нос. — Вообще было бы лучше снять с неё мерки для платья ещё вчера, но, думаю, завтра утром тоже подойдёт.
Лотнер косится на меня и одними губами говорит «извини».
Он чертовски в курсе того, что я ещё не дала своего согласия на это.
— Да, конечно, без разницы.
Я поворачиваюсь, вытаскиваю салфетки и немного винограда для Оушен.
— Ам... Дэйн хочет, чтобы я пригласила вас на ужин сегодня вечером. Будет еда на гриле.
— Оу, звучит круто. Он, наверное, не будет жарить красное мясо или свинину, да?— спрашивает Эмма, натягивая свой топ.
— Не знаю, скорее всего, это будет рыба или что-то такое, — я рада, что очки скрывают то, как я раздраженно закатываю глаза.
— Мы с удовольствием приедем, спасибо, — отвечает Лотнер, копаясь в холодильнике.
— А у вас намечается большая свадьба?
Лотнер садится на своё полотенце, а Эмма устраивается у него между ног.
— Всего лишь около пятисот человек, — отвечает она.
К счастью, виноградина, которую я только что запихнула в рот, не успевает продвинуться дальше зубов, потому что в противном случае я бы подавилась.
Всего пятьсот?
— А затем мы уезжаем на Бали на десять дней, чтобы...— она хихикает и наклоняется, чтобы поцеловать его в шею. — Ну, знаешь...
— Да... ну, нам пора возвращаться. Дэйну, возможно, понадобится моя помощь.
Я заталкиваю наши вещи по сумкам и стряхиваю с Оушен песок. Та картина, что Эмма нарисовала мне сейчас, словно кинжалом проходится по мне. Глаза слезятся, сердце кровоточит.
Уголком глаза я замечаю, как Лотнер встаёт. Он смотрит на меня, но я отказываюсь смотреть на него.
— Давай соберём твои игрушки, милая, — держа Оушен за руку, я тяну её к горе игрушек, которые валяются в песке.