Протокол о ликвидации концессий, который предлагалось подписать одновременно с пактом, предполагал следующее (в изложении Молотова):
«1) Японская нефтяная и угольная концессии на Северном Сахалине ликвидируются, а соответствующие концессионные договоры от 14 декабря 1925 года аннулируются. Имущество концессионных предприятий переходит в собственность СССР.
2) Советское правительство согласно выдать концессионерам за сделанные ими вложения справедливую компенсацию.
3) Советское правительство согласно гарантировать японскому правительству поставку нефти в течение 5 лет около 100 тысяч тонн ежегодно».
Разумеется, Татэкава не имел необходимых полномочий, чтобы принять или отвергнуть проект: «не возражая против предложения о заключении пакта о нейтралитете, <он. – В.М.> заявил, что, по его мнению, этот пакт также может улучшить японо-советские отношения». Сославшись на необходимость дождаться официального ответа из Токио, посол только «высказал личное мнение о желательности увеличения размера ежегодной поставки нефти до 200 тысяч тонн, что позволило бы ему с большим успехом рекомендовать японскому правительству принять мои <Молотова – В.М.> предложения».
Ответ был дан молниеносно: заявив об «исключительной сложности» (что в вежливом японском языке однозначно означает «невозможность») ликвидации концессий, Мацуока 20 ноября телеграфировал Татэкава предложение о продаже Северного Сахалина.[599] На следующий день посол был у Молотова, и их продолжительная беседа стала столь же значимой, сколь и беседа Молотова и Того 2 июля. Только с «обратным знаком».
«Японское правительство считает, – говорится в советской записи беседы, – что проект пакта о нейтралитете заслуживает изучения, а проект протокола о ликвидации концессий является абсолютно неприемлемым. Японское правительство предлагает Советскому Союзу продать Японии Северный Сахалин с тем, чтобы положить конец спорам между СССР и Японией».
Читатель, вероятно, в курсе многолетних споров России и Японии по территориальному вопросу. Возник он не в результате Второй мировой войны, а гораздо раньше: сторона, обладавшая спорными территориями, считала, что владеет ими по праву; противная сторона утверждала, что несправедливо лишилась их. Именно об этот подводный камень разбились переговоры Молотова с Татэкава в конце 1940 г. Посол развернул перед собеседником всю хорошо отработанную японскую аргументацию, которую не лишне привести и сегодня. «Не лишне» не потому, что автор этих строк с ней полностью согласен (примечание для любителей видеть повсюду японских «агентов влияния»), а потому, что она долгое время оказывала и продолжает оказывать воздействие на отношения между нашими странами.
«Когда т. Молотов говорил о возвращении некоторых утерянных территорий и указывал, в частности, на Южный Сахалин и Курильские острова, то уже тогда это вызвало большое удивление посла. Северный Сахалин, продолжает Татэкава, в свое время принадлежал Японии, но ввиду большой занятости Японии внутренним устройством своей страны в эпоху Мейдзи ей в 1875 году пришлось пойти на большую уступку и передать Сахалин России [По Санкт-Петербургскому договору об обмене Сахалина на Курильские острова. Не откажу себе в удовольствии привести отклик Н.П. Огарева на этот договор:
Русский и японский властелины
Островами обменялись.
Островам ни блага, ни кручины –
Так безлюдны и остались.].
Позднее Япония по <Портсмутскому. – В.М.> мирному договору 1905 года возвратила <себе. – В.М.> южную часть Сахалина. В 1920 году в связи с инцидентом в Николаевске на Д<альнем> Востоке> Сев<ерный> Сахалин был оккупирован Японией в качестве гарантии, и в 1925 году во время заключения Пекинской конвенции, когда советская сторона выразила искренее сожаление об этом инциденте <посредством специального протокола. – В.М>, японское правительство согласилось эвакуировать Северный Сахалин за счет предоставления советским правительством нефтяной и угольной концессий Японии. Все эти исторические факты, указывает Татэкава, ясно говорят о заинтересованности Японии в Сахалине, и в данном случае право возврата утерянных территорий скорее принадлежит Японии. Права Японии на концессии Северного Сахалина и на рыболовство являются политическими правами, в корне отличаясь от тех <концессионных. – В.М.> прав, которые СССР предоставляет другим иностранным государствам».
Японские дипломаты любят ссылаться на «исторические права» своей страны в территориальном споре с Россией. Советская сторона выдвигала собственные «исторические» контраргументы, которые выглядели ничуть не менее убедительно. Но главное было в другом: Сталина и Молотова никакие «истории» вообще не интересовали (при необходимости они ссылались на интервенцию и ее последствия), а решать проблему предстояло именно с ними.