— Она моя и податлива у меня в руках, как воск, — заявил Джим со смешком. — А ей не надо ничего в жизни больше, как заиметь такого, как я, в свою собственность. Ей повезло, и она это ценит. У тебя бы уши заложило, если бы я начал рассказывать, что она проделывает, когда мы наедине. Я беру ее в любой момент, когда захочу и где угодно, хоть на лужайке… пусть все смотрят.
Питер, его сосед по комнате, посмеялся в ответ, но без особого энтузиазма. Его не особо интересовали сексуальные достижения товарища. Но сейчас, больше чем четверть века спустя, ему придется и об этом вспомнить, и кое о чем еще. Тогда он счел ее шлюхой, а теперь вынужден относиться к ней с уважением.
Доктор Франк покинул свое место за рабочим столом и отошел к окну. Фиона не могла видеть его лицо, но наверняка на нем отражалась сложная мыслительная работа. Он думал о ближайшем взносе по своей огромной страховке и о двух младших отпрысках, которых надо было отсылать в престижный дорогой колледж. В докладе частного сыщика об этом упоминалось.
— Информация только для нашей семьи. Ничего не просочится наружу, — подбодрила его Фиона.
— Все это ужасно, — заявил он… на всякий случай, но постепенно обмякая и убеждая скорее себя, чем посетительницу. — Я нарушаю все правила.
Фиона затаив дыхание ждала, когда он их нарушит, впрочем, уже уверенная, что это произойдет. Наступившую паузу пришлось прерывать ей.
— По-моему, мы действуем так в интересах Хоуп. Зная о ее проблемах, Джек сможет помочь ей. Он ее любит и хочет, чтобы она была счастлива. Наш мальчик из тех натур, кто способен на сочувствие к бедам ближних своих, а тем более к несчастью девушки, в которую он влюблен. И Джим… Ты должен знать, что он добрый человек… и щедрый… гораздо более щедрый, чем Билл Лоуренс. У Джима больше возможностей… Пойми меня правильно.
Доктор Франк провел тыльной стороной руки по глазам, словно стирая с них налипшую паутину.
— Все твои доводы не изменят сути дела и не убедят меня, что я не иду против врачебной этики, разглашая медицинскую тайну. Кстати, это еще и преследуется законом.
— А разве клятва Гиппократа не утверждает, что главное — это польза для пациента?
— И ты думаешь, что Хоуп пойдет на пользу, если я расскажу тебе о ее болезни?
Присутствовал ли в этом вопросе горький сарказм сломленного человека, Фионе было все равно. Она продолжала беззастенчиво лгать:
— Думаю, что да. Ей нужно быть в окружении людей, знающих, в чем ее проблемы. И этого можно достичь с твоей помощью.
Она посмотрела ему прямо в глаза, уже уверенная в своей победе.
— Мне очень жаль, но я не смогу ничего сделать. Иначе я просто лишусь своей работы.
— А разве ты ее почти не лишился? — Фиона была готова выложить на стол решающий козырь. Она сознавала, что действует подло, но ей нужны были факты, чтобы убедить сына, что он совершает роковую ошибку. А факты мог предоставить только этот слизняк-врач. Его легко можно было раздавить одним движением дорогой туфли, но она до поры брезговала.
Он побледнел и со страхом огляделся, будто опасаясь, что стены могут их слышать.
— Если знаю я, могут узнать и другие, — ответила Фиона на его безмолвный вопрос. — Пока это наш маленький секрет. Не только психиатры хранят тайны в своих сундуках, но и простые женщины вроде меня. Я не тороплю тебя, Питер. Подумай, как доставить нужные мне сведения без задержки, в полном объеме. Вот моя визитная карточка с адресом, если ты утерял координаты бывшего своего однокашника Джима. Может, ты про него забыл, но он о тебе с радостью вспомнит.
7
Отец потребовал, чтобы она вернулась домой в два часа дня для «разговора». Самое неудобное время — день будет разбит, словно один из дурацких глиняных горшков с цветами, заполнявших все подоконники и которые она смахивала время от времени на пол, а мать безропотно убирала осколки, землю и остатки растений, скрывая эти маленькие домашние катастрофы от приходящей прислуги.
Хоуп избегала конфронтации с отцом в последние годы, и он, казалось бы, смирился с этим, оберегая и свою, и ее нервную систему от дополнительных стрессов. Остаться с ним наедине, лицом к лицу было для нее тяжким испытанием, и к приближению намеченного часа она успела взвинтить себя до предела.
Она трижды переодевалась, стоя перед зеркалом, отражающим ее во весь рост, сама смутно представляя, какого эффекта хочет добиться. Первая блузка показалась ей чересчур детской, вторая — слишком соблазнительной. Она остановила свой выбор на голубой майке и желтой юбке спортивного фасона, а волосы откинула назад и собрала в хвост. Стандартно, молодежно, но и не вызывающе. Потом, к встрече с женихом, намеченной на пять часов, она сменит наряд.