Птицы были обязательной принадлежностью комнатного сада, который был у каждого члена царской семьи и служил предметом гордости. Царица, царевны и царевичи хвалились искусством выращивания цветов, трав, овощей и фруктов. Взойдя на трон, Федор Алексеевич заказал себе еще клетки: три большие попугайные и пять канареечных (1678). Уже в 1680 г. государь, перестраивая и расширяя дворец и большие сады, не забыл купить в свой «новый верхний сад» трех новых дорогих немецких канареек[81].
Помимо птиц, слух царевича услаждали музыкальные шкатулки (их чинили в 1670, 1672, 1673, 1674 гг.), клавикорды (починенные в 1675 г. старые и подаренные новые), «октавки», вновь устроенные «органы потешные» и иные «струменты», хранившиеся в особом месте[82]. Музыкальное образование, начатое с игрушек и знакомых с младенчества голосов царской капеллы, углубилось изучением нотной литературы. К концу жизни Федора Алексеевича им была собрана весьма значительная нотная библиотека, при дворе утвердилось партесное (концертное) пение и по соизволению царя был совершен переход от старинных крюковых к общеевропейским линейным нотам.
Сама музыка получила философско-эстетическое обоснование как необходимое человеку «художество», «вторая философия и грамматика». Собственно, появление «Мусикийской грамматики» приехавшего в Москву при Федоре Николая Дилецкого (редакции 1679 и 1681 гг.) в соединении с трактатом его коллеги и друга Иоанникия Коренева «О пении божественном» знаменовало в русской музыкальной культуре поворот, равного которому не найти ни в предшествующие, ни в последующие десятилетия.
Федор Алексеевич, по мнению В.Н. Татищева, шел к музыке от поэзии, ибо «великое искусство в поэзии имел и весьма изрядные вирши складывал. По которой его величества охоте псалтырь стихотворно тем Полоцким переложена, и в ней, как сказывают, многие стихи, а особенно псалмы 132 и 145, сам его величество переложил, и последний в церкве при нем всегда певали. Поскольку же его величество и к пению был великий охотник, первое партесное (концертное. — Авт.), и по нотам четверогласное, и киевское пение при нем введено, а по крюкам греческое оставлено».
«Псалтырь рифмованная», написанная Полоцким в 1678 г. и изданная в 1680 г. царской Верхней типографией в роскошном оформлении самого Симона Ушакова (главы государевых живописцев), была положена на ноты начавшим свою карьеру при Федоре замечательным композитором Василием Титовым для царевны Софьи. Нотная стихотворная Псалтырь, как сказано в предисловии к ней, создавалась потому, что «в Великой России, в самом царствующем и богоспасаемом граде Москве возлюбили сладкое и согласное пение польской псалтыри стихотворно преложенной, привыкли те псалмы петь… и сладостью пения увеселялись духовно…».
Любители музыки хорошо знакомы с часто исполняемым поныне песнопением Федора Алексеевича «Достойно есть». В XVII в., кажется, даже суровый книжник Епифаний Славинецкий поддался общему увлечению, сочинив с большим «формальным мастерством» «песни эпического характера». Впрочем, наследия одного Дилецкого (не пережившего царя Федора) было бы достаточно, чтобы прославить краткое царствование реформатора в концертных программах[83].
Отношение государя к служившим в придворной капелле певчим дьякам демонстрирует забавный случай на Рождество 1677 г., когда кое-кто из руководителей доходных приказов отказался принимать (и соответственно одаривать) музыкантов, ходивших в сочельник со славлением по домам ближних и думных государевых людей. Незамедлительно воспоследовал указ Федора Алексеевича, который не заблуждался насчет мотивов приказных дьяков и отлично разбирался в реальных источниках доходов государственных служащих.
Приказным дьякам, лишившим певчих обычного заработка, было объявлено, «что они учинили то дуростию своею негораздо — и такого бесстрашия некогда не бывало, что его государевых певчих дьяков, которые от него, великого государя, Христа славить ездят, на дворы к себе не пущать! И за такую их дерзость и безстрашие быть им в приказах бескорыстно и никаких почестей и поминков ни у кого ничего ни от каких дел не брать. А коли кто нарушив сей его государев указ объявится хоть в самой малой взятке или корысти — и им за то быть в наказании»[84].
Хозяин, меценат и строитель
Сочетание высокого искусства, которое, по словам придворного композитора царя Федора Н.П. Дилецкого, «сердца человеческие возбуждает к веселью, или сокрушению, или плачу»[85], с приземленным практицизмом — характерная черта просвещенного человека XVII в., не исключая и государя. С ранних лет царевич знакомился с обширнейшим хозяйством государева двора, чтобы, вступив на престол, стать прежде всего хозяином — первым среди российских собственников.
83
Протопопов В.В. Нотная библиотека царя Федора Алексеевича // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник (далее — ПКНО). 1976. — Л., 1977. С. 119–133; История русской музыки в 10 т. Т. I. Древняя Русь: XI–XVII века. — М., 1983. С. 172–173, 175–179, 239, 243–244, 273–274, 376; Татищев В.Н. История Российская. С. 175; и мн. др.
84
Забелин И.Е. Домашний быт русских царей. Т. I. С. 408; ср. Берх В.Н. Царствование Федора Алексеевича. С. 101 и Приложение XIV.
85
Смоленский С.В. Мусикийская грамматика Николая Дилецкого // Памятники древней письменности и искусства. Вып. 128. — СПб., 1910; Рогов А.И. Музыкальная эстетика России XI–XVIII вв. — М., 1973. С. 142.