27 мая 1606 года устроенный боярами дворцовый переворот увенчался успехом. Дмитрий был убит. Царя и его ближайшего соратника Петра Басманова раздели догола и, привязав к ногам веревку из мочалы, выволокли из Кремля и бросили на базаре. «Затем туда были принесены стол и скамья, — пишет свидетель происшедшего Конрад Буссов, — царя положили на стол, а Басманова поперек на скамью перед столом, так что ноги царя лежали на груди Басманова. Из Кремля приехал боярин с маской и волынкой, маску он положил царю на живот у стыдного места, а дуду от волынки воткнул ему в рот, положив меха на грудь, и сказал: „Ты, сукин сын и обманщик земли нашей, достаточно долго заставлял нас свистеть для тебя, посвисти же разок теперь и ты для нас!“» Три дня лежал царь, которого еще недавно чествовала вся Москва, на базаре, и все, кто хотел, могли над ним надругаться. Его вымазали дегтем, женщины превратили в сплошную рану его детородный орган, сорвав прикрывавшую его маску и натянув ее на лицо Дмитрия. Наконец изувеченное тело зарыли в землю за городом.
Вслед за этим внезапно наступил холод, длившийся восемь дней, погубивший все хлеба и даже траву на полях. По Москве поползли тревожные слухи. Одни говорили, что Дмитрий был колдуном и теперь будет мстить за свою смерть, другие — что заморозки явились как Божье наказание за убийство законного властителя. Царем выбрали боярина Василия Шуйского. Даже внешне он не походил на героя, необходимого России на троне в это тяжелое время. Царь был, по описанию современника, «приземист и смугловат. Носил бороду лопаткой, наполовину седую. Небольшие воспаленные глаза уныло глядели из-под густо заросших бровей. Нос с горбинкой казался излишне длинным, а рот чересчур широким на круглом лице».
Шуйский, опасаясь, что народные волнения сметут его с шаткого трона, распорядился выкопать тело Дмитрия, порубить на куски и сжечь. Затем пепел зарядили в пушку и выстрелили им в сторону Польши. «Иди туда, откуда пришел!» — кричали при этом заправлявшие отвратительной церемонией приспешники нового властителя.
Во время устроенного при смещении Дмитрия побоища толпа убила почти три тысячи поляков, съехавшихся на свадебные торжества в Москву. «А которых Господь Бог сохранил, тех совсем обобрали. Из тех, что в живых остались, много было раненых, поколотых. Притеснения и жестокости свирепые и неслыханные! — рассказывает один из поляков, переживших жуткую ночь. — Над бездыханными трупами измывались. Кололи, пороли, четвертовали, жир из них вытапливали, в болото, в гноище, в воду метали и совершали всяческие убийства… Около полудня этот дебош унялся. Несколько раз снова возникали стычки и нашим чинились жестокие притеснения и мучения. Более всего нашим вреда творили чернецы и попы в мужичьей одежде, ибо и сами убивали, и чернь приводили, приказывая нас бить, говоря, что „литва“ приехала нашу веру рушить и истреблять… В тот же день по улицам лежали нагие тела убитых с ужасными ранами, вплоть до утра, когда их похоронили всех в могилах под Москвой, других в болотах и гноищах погребли, а некоторых в воду пометали».
Это была вторая Варфоломеевская ночь, похожая на парижское побоище даже в деталях. Накануне восстания дома, в которых жили поляки, пометили мелом. Многие из убитых были людьми знатными. Большое польское посольство, находившееся в то время в Москве, пощадили, но дипломатов и их свиту ограбили и посадили под арест. О сближении нового русского властителя с Польшей отныне не могло идти и речи.
Ивангородский воевода Салтыков, еще недавно так ревностно отстаивавший честь царя Дмитрия, передал в Нарву радостное известие, что на российский трон взошел настоящий царь Василий, а мошенник папист убит.
Однако спокойного царствования у царя Василия не получилось. Не успел развеяться дым от выстрела пушки с прахом Дмитрия, как в России заговорили о его чудесном спасении. «Тот, кого бояре выдавали за убитого Дмитрия, был другим человеком!» — шептали в Москве, передавая из уст в уста рассказ поляка Хвалибога, лакея Дмитрия, уверявшего, что он не узнал своего господина в человеке, труп которого был выставлен на Лобном месте. Бояре представили народу тело низенького толстого человека с начисто выбритой головой и волосатой грудью, царь же был худощав, выше ростом, носил локоны до ушей по моде европейских студентов, и на груди у него не было волос.