Механик жадно схватил доллары.
— Я не дурак, чтобы отказываться, — проворчал он.
— Разве можно брать эти деньги? — гневно осведомился начальник.
— А машину я за здорово живешь гонял? — обиженно проворчал механик.
Диллинджер все еще протягивал начальнику тюрьмы его долю.
Тот пугливо оглянулся. Вокруг не было ни души. Тогда он быстро взял деньги и сунул в карман.
— Депрессия — не шутка, — пробормотал он. — Люди еле сводят концы с концами.
— У всех случаются черные полосы, — без тени иронии заметил Диллинджер. Остальные молча кивнули — словно выслушали тост или проповедь. Диллинджер сел в машину.
— Я не могу взять тебя с собой, Рид, — сказал он Янгбладу. — Но я тебя не забуду. К Рождеству подкину еще деньжат.
Он дал газ, и машина покатила, подпрыгивая по неровностям поля и оставляя за собой хвост пыли. Оставшиеся смотрели ей вслед, пока она не исчезла из вида.
— Не доживет он до Рождества, — сказал механик, качая головой.
— Надеюсь, что доживет, — отозвался начальник тюрьмы. — Ну, а что с тобой делать? — спросил он Янгблада.
Тот уставился себе под ноги, ковыряя землю носком ботинка.
— Если вернешься по-хорошему, — предупредил Диксон, — то могут пересмотреть твой смертный приговор.
Янгблад пожал плечами и отдал Диксону автомат.
— Только денежки не отбирайте, — попросил он.
Все трое двинулись по темному полю.
* * *
Рид Янгблад решил тоже грабить банки. Но карьеры он не сделал. Первое же ограбление оказалось для него последним — он был убит.
23
На следующий день у одного невзрачного дома остановилась машина, из которой вышел человек в низко надвинутой на лоб шляпе. Его явно ждали, потому что дверь дома отворилась и из нее выглянула темноволосая женщина. Это была Билли Фрешетт.
Она пристально смотрела на фигуру, которая двинулась в ее сторону. Она не хотела ошибиться.
Человек остановился и поправил шляпу.
Это был Диллинджер. Он сумел ее разыскать!
Билли выбежала из дома и побежала к воротам. Оказавшись на улице, она подбежала к Диллинджеру и бросилась на шею. Они закружились в объятьях, потом быстро сели в машину и стремительно умчались.
* * *
Они остановились в маленьком городке, где на Мейн-стрит были лишь пара продуктовых магазинов, аптека и кафе с бильярдной под одной крышей. Напротив безлюдного вокзала Диллинджер увидел телефонную будку. Он вошел в нее и набрал номер.
— Да, да. Офис мистера Первиса, пожалуйста. Мистер Первис у себя? — И после паузы. — Это Джон Диллинджер. Я подожду… Хелло, Первис. Да, не надо заикаться, это Джон Диллинджер. Я прочитал в газетах, что я пересек в украденной машине линию штата и, стало быть, совершил преступление на федеральном уровне. Да, я понимаю, что это смешно… Конечно, нам следовало бы встретиться раньше. Нам не помешало бы изредка обмениваться впечатлениями. Вам понравилось, как я сбежал из тюрьмы? Мне тоже. Скажите, а сколько ваших парней охотится за мной? Только вы один? И еще Джон Эдгар Гувер? Вам не кажется, что я заслуживаю большего? Да… Да, правильно… Я люблю настоящих мужчин. Было приятно перемолвиться с вами словечком, Мелвин. Пока…
Он повесил трубку.
Билли заметила, что он не в себе.
— Ну, что он тебе сказал, Джонни? — спросила она.
— Кто? — огрызнулся он.
— Мелвин Первис.
Внезапно он заорал на нее как бешеный:
— Чтобы я больше не слышал от тебя этого имени, понятно?
24
Неподалеку от Мурсвилла, Индиана, стоял двухэтажный фермерский дом. Его недавно покрасили, амбар и конюшня были крепкими. Этот типичный фермерский дом в Индиане олицетворял собой благополучие и основательность. В нем было что-то идиллическое.
Мартовским днем 1934 года возле этого дома стояли пожилой мужчина и женщина года на два моложе Диллинджера. Они пристально смотрели на дорогу, которая спускалась к ферме с холма.
В сторону фермы двигалась машина.
Из дома вышли еще с десяток мужчин и женщин. Преобладали там люди пожилые, хотя и молодежь тоже присутствовала, — фермеры с небольшим добавлением мурсвиллских лавочников. Они молча смотрели на приближавшуюся машину.
Новенький седан подъехал к дому и остановился. Из него вышел Джон Диллинджер, обошел машину спереди и открыл дверцу Билли.
Даже издалека было видно, что на нем сшитый на заказ дорогой костюм, а также шелковая рубашка и галстук-бабочка. На голове была новенькая шляпа, на ногах модные черно-белые туфли. Ногти рук были тщательно ухожены.
Билли Фрешетт щеголяла в лакированных туфлях на высоком каблуке, в шелковых чулках и в шубке из чернобурки. На одном из пальцев сверкало кольцо с настоящим бриллиантом.
Это была шикарная парочка.
Диллинджер направился к пожилому фермеру, но стоявшая рядом с ним молодая женщина не выдержала и бросилась Диллинджеру на шею.
— Джонни! — приговаривала она. — Джонни приехал!
Пожилой смотрел на Диллинджера холодно-вопросительно, и Диллинджер выдержал этот взгляд.
— Добрый день, папа, — сказал он. — Здоров?
Тот кивнул. Он попытался что-то сказать, но у него ничего не вышло. Он несколько раз прокашлялся и наконец заговорил:
— Я никогда не одобрял твоих занятий, Джонни. — Тут голос его задрожал. — Я и сейчас скажу тебе: нехорошо нарушать закон. Но нынче другие времена, и раз все так высоко о тебе отзываются, то я говорю… — Тут он осекся, и по его щеке покатилась слеза. — Добро пожаловать, сынок…
Отец и сын обменялись рукопожатиями и обнялись. Диллинджер положил одну руку на плечо отцу, другой обнял молодую женщину. Затем, тяжело дыша от нахлынувших чувств, они разошлись на несколько шагов, разглядывая друг друга.
— А это, папа, Билли, — сказал Диллинджер. — Моя подруга.
— Очень рад, мисс Билли, — отозвался отец.
— А это моя сестра Мери, — обернулся Диллинджер к Билли.
Мери посмотрела на Билли и зарумянилась.
— Не надо ревновать, Мери, — сказал Диллинджер. — Кстати, я кое-что тебе привез.
Вокруг образовалась небольшая толпа любопытных.
Диллинджер вынул из кармана что-то завернутое в носовой платок. Когда он развернул платок, то оказалось, что это знаменитый пистолет из куска мыла. Он вручил его Мери, и та взяла с таким видом, словно это был алмаз.
— Только не отдавай и не продавай это, ладно, — сказал он сестре.
— Ни за что! — горячо воскликнула она.
Затем Диллинджер обернулся к остальным, и начался обмен рукопожатиями.
Вечером устроили барбекью. Кто-то из молодых людей играл на гитаре и пел «Ред-ривер-вэлли», а его подруга сидела, прислонясь к нему.
Диллинджер танцевал с Билли, его отец — с Мери.
Потом, вспоминая об этом вечере, Мери говорила:
— Я зажарила ему цыпленка, сделала кокосовый пирог и все такое прочее… Потом мы пошли погулять в лес. Он взял меня за руку, и мы так прошли мили две. Он сказал, что никогда никого не убивал, и я ему поверила. Еще он сказал: «Возьми то, что пишут в газетах, раздели пополам и умножь на два — получится примерно то, что было».
Молодой человек, игравший тогда на гитаре, потом вспоминал:
«Мы не виделись с Джонни с тех пор, как подростками играли в бейсбол. Я познакомил его со своей невестой, а он показал нам автомат, который отобрал у охранника в тюрьме округа Лейк. Он спросил, как у меня дела и чем я занимаюсь. Я ответил, что служу в полиции. Диллинджер пообещал не стрелять в меня — если я не стану стрелять в него».
Отец Джона Диллинджера вспоминал:
«Джон так и не научился уважать старших, и прежде всего родителей. Он всегда все делал на свой лад, и я не мог его переубедить».
Когда гости собирались уезжать, старик подошел к сыну, который сидел за рулем «бьюика». Билли, сидевшая рядом, махала рукой.