Ангелине хотелось считать, что она пошла на все это ради Марианны. Но девочка не уставала каждый день, заглядывая ей в глаза, спрашивать: «Скоро мы отсюда уйдем? Сколько стоят билеты на поезд? А можно идти пешком? Может быть, папа нас ищет? А где теперь няня Дуня?»
Иногда они обе, воодушевившись случайными добрыми слухами, принимались мечтать о том, как поедут домой. Так фантазируют маленькие дети: сделают из стульев поезд и «едут на дачу». «Едут» до тех пор, пока мать или нянька не велят собирать игрушки и ложиться спать.
Ангелина и Марианна теперь спали очень много… На ночь Марианне стелили на кухне, а Ангелина спала в передней горнице, на постели хозяина, с четырьмя грязными подушками и ватным одеялом. Рядков с вечера укладывался на печи, а к полночи слышался его не по возрасту легкий прыжок, шелест босых пяток по половику и скрип кровати, на которой лежала Ангелина.
Десятилетняя Марианна, оставаясь одна в темноте, боялась и скучала. Однажды ночью она проснулась от боли в щеке: у нее запоздало шел коренной зуб. Марианна долго ежилась, потом тихо встала и пошла на цыпочках в горницу, где спала мачеха. В темноте она нашла кровать, но, наткнувшись на жесткую шерсть бороды, заплакала в испуге.
Что-то удержало Рядкова, и он не обругал Марианну. Ангелина, пряча дыхание, лежала неподвижно, а Рядков слез с постели, взял Марианну за руку и повел на кухню. Зажег свет и отрезал ей кусок калача. А когда она легла, он накрыл ее поверх одеяла теплым пиджаком.
— Спи, — велел он не слишком грозно. — А то цыганы придут.
Утром он поднимался рано, сам топил печь и грел самовар. Завтракали все вместе, а потом он уходил, и тогда Ангелина брала к себе на постель Марианну. После Рядкова здесь было еще тепло, пахло табаком и печной глиной.
И Марианна решилась как-то спросить у мачехи:
— Ты женилась с дедушкой? А как же папа?
Лицо у Ангелины выразило болезненную растерянность. — Ты с ума сошла! И вообще это не твое дело.
— Я понимаю, что не мое, — серьезно согласилась Марианна. — Я только боюсь, что он нас никогда не отпустит домой.
— Ну хорошо, спи, — отвернувшись к стенке, глухо сказала мачеха.
Марианна печально посмотрела в потолок, оклеенный порыжевшей от печного жара бумагой и засиженный мухами.
— Знаешь, мне совсем не хочется спать… Можно, я буду что-нибудь петь тихонько?
Ангелина повернула к ней удивленное лицо:
— Ну, пой…
— «Орленок, орленок, взлети выше солнца!..» — слабым речитативом начала Марианна.
— Не надо, — нервно вздохнув, попросила мачеха. Потом она опять уснула, а Марианна лежала и томилась в одиночестве. Хоть бы мышонок вылез из подпечья. Но мышей в этом доме не водилось: здесь был надежный кот. Часто Рядков, вернувшись к обеду домой, заставал Ангелину и Марианну под одеялом.
— Все бока пролеживаете? Я думал, может хоть раз в неделю полы примоешь.
— Завтра, — небрежно отзывалась Ангелина.
— Едите каждый день, а работать все завтра. Марианна шепотом спросила мачеху:
— А можно, я буду пол мыть?
— Еще чего! — сонно-тяжелым голосом сказала та. — Сам вымоет.
И Рядков мыл сам. Марианна со страхом смотрела, как он, раскорячившись и чуть не касаясь бородой пола, скреб его большим ножом и при этом глухо матерился.
— Пускай, пускай! — шептала Ангелина.
Марианна, ничего не понимая, смотрела на бледные, полные, как в отеке, плечи мачехи, на ее богатые, но нечистые и потому потерявшие золотистость волосы, которые уже отросли ниже плеч и которые она никогда не заплетала. Однажды Марианна почувствовала под собой на простыне хлебные крошки и, пошарив рукой, нашла остатки хлеба под подушкой: мачеха ела даже ночью, когда Рядков спал.
То, что Ангелина располнела, было ему по душе.
— Бездельник телок, зато мясо сладко. А вон на эту, — он указал на Марианну, — зря только хлеб перевожу.
Он не любил девочку и ревновал к ней кота. Этого зеленоглазого мордатого зверя даже Ангелина не вытеснила из хозяйской души.
— Вы мне — никто. Не родня, не кровные, — сказал как-то Рядков. — А его я из ямы котенком вытащил, когда топить бросили. Одного молока сколь ему споил!
Ангелину задели эти слова, и она бросила небрежно и оскорбительно:
— Ну и сидите со своим котом!
— И посижу, — спокойно отозвался Рядков. — Вот ты рожу свою воротишь, а он меня никогда когтем не задел. Меня люди стороной обходили, а этот кот другом мне был. — И добавил грозно: — Ежели тронете когда этого животного, горькими слезьми будете плакать!