— Желаю, Андилина Ивановна, всего самого наилучшего! Прошу проследить за прессой: Семен Коптелов о себе даст знать!
В этот вечер Ангелина грустила. Может быть, жалела Сеню, а может быть, боялась нового бригадира, черного горбатого мужика, единственного в деревне, кто остался совсем равнодушен к ее молодости и яркости.
Утром он чуть свет приходил к дому вдовы и дубасил в наличник:
— Подолгу спите, едри вашу мать!
Марианну в поле не брали. Она бродила по огороду, разглядывала торчащие из земли желтые пузики репок, бурые узлы свеклы, накрытые зонтиками из собственных листьев. Осторожно трогала рукой холодные кочны капусты в лопнувших рубахах. Ей хотелось что-нибудь съесть, но она никогда самовольно не вырвала ни одной морковки.
— Святой ребенок, — говорила вдова.
Однажды к вдове зашла соседка. Поговорили про то, про се, и соседка вдруг спросила:
— Долго ты дармоедок этих кормить будешь? Ведь ты себя оголодишь начисто. Ну, добро бы еще девчонку, а энту толстозадую чего жалеть? Ведь она тебе в огороде копка не сделала.
— Да Бог с ими, — печально отозвалась вдова. — Не поле-польское у меня картошки этой. Всего-то мешок рассаживала. Сама выкопаю.
Овес весь убрали до снега и сразу принялись молотить. Целыми днями на току трещал барабан и стукала веялка. В приводе ходило три пары бокастых лошадей, и в гривах и в хвостах их густо желтела овсяная полова. Мальчишки свистели и щелкали кнутами. Бригадир, тот самый черный, горбатый, широко разводя локти, пихал снопы в барабан молотилки. Бабы парами, будто танцуя, подхватывали на грабли обмолоченную солому и гнали ее граблями дальше по току, вытрясая неосыпавшееся зерно. За током росли овсяные клади, и ветер сбивал им макушки, словно шапку на ухо.
Марианна подошла поближе, чтобы посмотреть, и мальчишка, отгребающий от веялки зерно, сказал ей:
— Гоняла бы воробьев. Какое-никакое, а дело. Воробьи не очень пугались Марианны, хотя она усердно махала прутиком и кричала:
— Кыш!..
И все-таки бригадир, из черного ставший желтым, погладил ее по голове и в обед велел налить ей молока, как и другим молотильщикам.
Дома Марианна сказала:
— А я сегодня тоже немножко работала!
…Первый мороз пришелся на третью неделю сентября. Не убранные еще с огорода кочны капусты как будто кто-то обсыпал мелкой белой солью. Когда днем пригревало солнце, над стожком сена, сложенным у вдовы в огороде, курился голубоватый парок. Стог обсыхал, и тогда от него начинало приятно пахнуть чаем. И из леса ветер приносил преловатый, сладкий запах.
— Это чем так пахнет, тетя Агния? — спросила Марианна у вдовы.
— Опятками, чуешь. Самое им время.
После уборки колхоз выделил Ангелине пять пудов мелкой картошки и два мешка капусты, уже схваченной морозом. И еще телегу обмолоченной овсяной соломы.
— Интересно, что я должна с ней делать? — недоуменно спросила Ангелина.
— Зимой всякой травинке рады будем, — заметила практичная вдова.
Собираясь в школу, Ангелина долго не решалась надеть на себя шушун на вате, который жертвовала ей вдова. Шушун был ветхий, истертый на локтях и крепко засаленный по вороту. К тому же он был и мал Ангелине: она еще не вовсе спала с тела, а вдова была женщина дробная. Главное же — шушун этот удивительно не вязался с туфлями на каблуках и шляпой из лилового фетра.
— Нет, не могу, — сказала Ангелина, побледнев даже, и быстро сняла с себя вдовью справу, пахнущую сундучной лежалостью.
Она надела свою жакетку из синего бостона, рукава и ворот у которой тоже страшно лоснились, и ушла. А вечером молча плакала.
В это позднее январское утро у вдовы было очень скорбное, черное лицо.
— Поприели мы все, деушки, — сказала она, поставив самовар на пустой стол. — Промышлять чего-то надобно.
После этого наступила такая же пустая тишина, только слышно было, как подтекает самоварный кран.
— А вы козочку доить не пойдете? — виновато спросила Марианна вдову, вздрагивая, хотя в избе было уже вытоплено.
— Отдоилась наша козочка: окотна…
Ангелина ушла в школу, не сказав ни слова и надев тот самый вдовий шушун, от которого она отказалась три месяца назад. Тем более что в этот день она решила пойти на Муроян, в исполком. Да и шушун теперь не был ей узок.
Вернулась она поздно. Вдова, несмотря на утреннее предупреждение, смастерила пустые щи.
— Скажите, далеко отсюда деревня Боровая? — вдруг спросила, не глядя на вдову, Ангелина.
— Да порядком. Одним днем туда-сюда не обернешься.