– В каком смысле мало? – Анна откинулась на сиденье.
– Мы не так уж давно женаты, а ведем себя как пенсионеры. Никакого пыла не осталось.
Он говорил в точности как некоторые женщины в шоуруме.
– Но ведь ты сам… – начала было она в свою защиту.
– Я знаю, знаю! – прервал он. – И не хочу тебя ни в чем обвинять. Дело даже не в этом, а в том, что мы продолжаем жить на автопилоте, хотя уже не любим друг друга. – Он потупил взгляд.
Его слова не вызвали никаких эмоций. Это правда, подумала она, – они уже не любят друг друга.
– Я не знаю – может, мы сошлись слишком стремительно. И, похоже, теперь с каждым днем отдаляемся все больше. Ты и сама все время где-то витаешь. Поверь, я вовсе не хочу сваливать на тебя всю вину, но ведь и ты больше не ждешь моего возвращения, ложишься спать, и… В общем, не знаю, но ты, по-моему, тоже уже перегорела. Я тебя люблю, обожаю наших детей, бесконечно уважаю твоего отца и благодарен ему за веру в меня, но сейчас я просто завален работой (кстати, есть одна вещь, которая меня тревожит в клинике, там не все гладко), а мы с тобой, как я не знаю… как манекены или зомби. Я думал, это что-то временное, пройдет, но потом понял, что ты уже постоянно в каком-то другом мире находишься. Иногда мне кажется, что у тебя депрессия… И потом… У нас, по-моему, теперь стали совсем разные интересы… А может, и всегда были… Наверное, нам слишком страсть в голову ударила, и завертелось – помолвка, свадьба, дети, а мы и не замечали, что…
Он остановился вдохнуть и все втягивал и втягивал носом воздух, словно кислород никак не доходил до легких.
– Гвидо, хватит, выдыхай!
Анна сама нарочито шумно вдохнула и выдохнула – точно ребенка учила, как нужно дышать. Гвидо повторил, и они задышали вместе. Как в медовый месяц, на занятии по дайвингу в Лос-Рокесе. Инструктором с ними работала молодая корсиканка с зубами цвета слоновой кости и блестящими сквозь маску зелеными глазами. Гвидо ей нравился, это за километр было видно. Глаза у нее загорались всякий раз, когда он к ней обращался. Анна ее на дух не переносила. Под водой они встретили гигантского ската манту – этакий ковер-самолет, летящий со скоростью света. Инструкторша указала на ската, обращаясь исключительно к Гвидо, а потом пристегнула его к себе и потянула вперед, за этим исчезающим в темной глубине чудом. Анна тогда с ума сходила от ревности. А теперь все это казалось ужасно далеким – и не столько события, сколько чувства. Совсем выцвели. Любовь, ревность, жизненная необходимость всегда быть рядом с ним. Да, ее муж прав.
– Мне ужасно жаль, ужасно жаль… Это я виноват, это все я, – повторял Гвидо, наморщив лоб и скривив рот в пугающей гримасе. Он не плакал, хотя по лицу казалось, что он отчаянно рыдает. На последней фразе его голос был в точности как у сына, когда тот чем-то терзался.
Закрыв лицо руками, Гвидо уткнулся головой ей в колени. Анна гладила его спину, медленно, кругообразными движениями. В конце улицы елка под порывами ветра сгибалась до самой земли и тут же, словно гуттаперчевая, поднималась обратно. Такая не даст себя сломать, подумала она.
Она могла бы спать с Хавьером в своей кровати, положив ему голову на плечо. Он увидел бы ее в ночной сорочке розового шелка, отделанной кружевом, с перекрещенными на спине бретельками и разрезом на правом бедре.
Гвидо поднял голову.
– Я все поняла, – сказала она, погладив его по щеке – Ты прав, давай возьмем паузу.
Потом вышла из машины, тихо закрыла дверь и зашагала против ветра, с трудом переставляя ноги под его натиском. Шла куда глаза глядят. Будь ее воля – побежала бы сейчас к Хавьеру.
На душе была какая-то необычайная легкость. Эйфория, уже посещавшая ее раньше, перешла в хроническую форму, стала постоянным фоном. Анна чувствовала себя счастливой, и точка. Может, ее брак и разваливается, может, это разобьет отцу сердце, заставит страдать детей, но ее – нет. Она существует. Кажется, такое ощущение накрыло впервые лишь сейчас, когда она шагала по обломкам пяти лет супружеской жизни. Она станет свободной: не копией отца, не тенью мужа, не просто матерью двоих детей, не святошей.
Анна пошла быстрее. Углубляясь все дальше в переулки, разглядывала витрины. Потеряла голову перед открывшимся взору великолепием: серо-бежевая сумочка, антрацитовые брюки, узкие сапоги до колен. Небольшой бутик с неприлично высокими ценами выглядел уютно. Она зашла и увидела стену в обоях от Форназетти – с бьющими ключами в зарослях голубых пальм; бархатный пуф цвета какао; обрамленное медной цепью овальное зеркало. Позволила себе поделиться с продавщицей, что сапоги свели ее с ума и что ей очень идет эта цветастая юбка. С улыбкой склонив голову, заплатила карточкой.