На пасхальные каникулы близнецы отправились к своим родителям в Нью-Йорк. В аэропорт их провожали Дефонтены. Старики очень нервничали, и чем больше они нервничали, тем спокойнее вели себя близнецы, покорные, как никогда, замкнутые, будто внезапно онемели. Госпожа Дефонтен по десять раз собирала-разбирала их чемоданы, господин Дефонтен без конца звонил то в аэропорт, то сыну и невестке, то в мастерскую, куда он отдал машину в ремонт, волнуясь, что она не будет готова. Перед их отъездом я почти каждый вечер проводил у них дома. «Ты нужен нам, мой маленький Рафаэль, я места себе не нахожу, — вздыхала госпожа Дефонтен, — когда ты играешь с ними, они ведут себя очень хорошо». — «Они всегда ведут себя хорошо», — с важным видом заявлял я.
Вообще-то, я не понимал, зачем меня заставляют играть роль взрослого, в которой я выглядел абсолютно нелепо, но все равно продолжал играть ее. «Я знаю, что говорю, малыш», — продолжала госпожа Дефонтен. Взволнованная, она снова принялась перебирать вещи в чемодане. «Мы даже не знаем, какая там погода, ни слова об этом не сказали, это уж слишком, во всем виноват Бернар, носится как угорелый, а о ней лучше и не говорить, она еще хуже, нормальная женщина себя так не ведет». Она в один миг как-то согнулась, состарилась, от ее растерянного вида у меня едва не наворачивались слезы на глаза. Для меня и матери Дефонтены были богами, разумеется, это преувеличение, но у нас не было других знакомых, которые жили бы в таком огромном величественном доме, кто вел бы себя в обществе с таким достоинством и так элегантно строил бы фразы. Я злился на близнецов, сокрушавших постамент, где возвышалась божественная пара, которой поклонялась моя мать.
Вот мы в саду. Лео и Камилла по очереди раскачивают друг друга на качелях. На Камилле белоснежное платьице со складками, которые разлетаются при каждом движении качелей, Я впервые вижу ее в платье, то есть отличающейся от Лео. «Ты надела платье», — говорю я и сразу же понимаю, что сморозил глупость. Она очень красивая, а я никогда этого не замечал, меня охватывает смущение и смутное чувство, что меня предали, и тут я осознаю, что они скоро уедут, а я останусь один.
«Мне не нравится, когда она надевает платье», — заявляет Лео, раскачивая ее изо всех сил. «А тебе нравится, когда я в платье?» — кричит она, спускаясь сверху. Она вцепилась крохотными ручками в веревки качелей, лицо ее запрокинуто к небу, ее разлетающиеся кудряшки на мгновение замирают сияющим на солнце нимбом, мне кажется, что она сейчас упорхнет, и я бросаюсь к качелям, отталкивая Лео, хватаюсь за веревки, повисаю на них всем телом, чтобы притормозить спуск, а она, соскочив, с беззаботным видом разглаживает складки платья, поправляет кудряшки, затем поворачивается, бросая на нас с Лео непокорный взгляд. Впервые она отделяется от Лео, толкает его ко мне… ну да, знакомая ситуация: девчонки с одной стороны, мальчишки — с другой, и я с огромным облегчением уже готов примерить на себе новую роль, радуясь в душе, что наконец-то возвращаюсь в обычный и такой привычный мир мальчишек. Я смотрю на Лео, готовый объединиться с ним в банду против девчонок. Словно задиристый петушок, я поглядываю на Лео — он, конечно, еще зеленый малец, но все же принадлежит к нашему клану: моему, Поля, — единственному клану, который я действительно хорошо понимаю, и тут мои щеки резко краснеют, будто получили пощечину.
Лео смотрит на меня с легкой улыбкой на ангельском личике, солнечные лучи цепляются за его кудри; он стоит против света, прямой и тонкий, в шортах, свободно свисающей белой майке, и я вдруг понимаю, что передо мной Камилла. Взаимозаменяемые Лео и Камилла, Лео в Камилле и Камилла в Лео, две маленькие шельмы меня разыграли, а я попался, пошел у них на поводу, вообразив, что могу занять место между ними. Их невинные улыбки просто невыносимы, я мотаю головой, «да плевать мне на ее платье», жуткая грусть внезапно накатывает на меня, я готов умереть, подохнуть от одиночества, от глубокой детской безнадежности, возможно, оттого что они скоро уедут, возможно, оттого что больше никогда не вернутся, поглощенные новой жизнью, где мне уже места не будет.
Вот так всё и происходило, теперь, после стольких раздумий, я в этом уверен уж поверьте, не так-то просто выудить эти мгновения из туманного детского прошлого. Я вытаскиваю их изо всех сил, а они упираются, ускользают и, даже извлеченные и изученные под призмой настоящего, не дают никакой уверенности в их истинности, они мерцают, сверкают и тут же блекнут, проваливаясь в черную дыру, затем возвращаются к жизни, бесконечно меняя свой облик, и в конце концов уже больше не понимаешь, какими же были в действительности эти мгновения между Лео, Камиллой и мною.