Я пережевывал фразу Поля день за днем, я не искал в ней потаенный смысл, а просто ее пережевывал. Для меня Лео и Камилла были единым, неразделимым целым. Когда они были в нашем городке Бурнёфе, я видел их неизменно вместе, точнее, они были двумя полюсами одного пространства, по которому пробегали невидимые флюиды. Я парил в этом пространстве, пытаясь уловить эти флюиды, курсировавшие между полюсами, едва касаясь меня, пронизывая меня, рикошетом отлетая от меня и вновь возвращаясь ко мне. Только с Полем я обретал самого себя, и, когда мы были вместе, то мало говорили о близнецах. В глазах Поля они были всего лишь малышней из младших классов, из-за которых ему слишком часто не удавалось погонять со мной мяч после школы и которых он тут же забывал, стоило им уехать — попутного ветра и прощайте навсегда!
У меня же оставался лишь электронный адрес в интернете «leoetcamille@compuserve.com», выныривающий посреди моря спама, «leoetcamille» в связке, с этим «et» посередине, этим порочным и невинным соединительным союзом, который задерживал мое дыхание, вызывая за собой апноэ. Лео и Камилла, — иными словами, Лео это Камилла, а Камилла это Лео. Да, это был приятный сюрприз, когда вы указали на этот «двойной подтекст», господин психоаналитик, вы были довольны, впрочем, я тоже, у нас впереди был непочатый край работы, нам нужно было сразиться со смешавшимися в кучу понятиями, отделить «и» от «это», восстановить мое дыхание, открыть «мою неповторимую индивидуальность», как вы, месье, любили выражаться. Я был хорошим пациентом, не правда ли? Мы с вами прекрасно потрудились, и, может, теперь нам стоит хорошенько поработать с этим новым «и», вам и мне?
Ваш текст (ваше исследование, ваш доклад) не доставил мне удовольствия, когда я случайно наткнулся на него, листая журнал в книжном магазине, специализирующемся на научных изданиях, — я сразу заметил вашу фамилию. Объектом вашего исследования было «подчинение», разумеется, вы были весьма тактичны, изменив имена. Невероятно, сколько я сталкиваюсь с писательством: то близнецы заставляют меня вести дневник, то во Дворце правосудия ведут стенограммы, то Ксавье-воспитатель учит писать в своем дурацком кружке, а теперь еще вы со своим научным исследованием. Позвольте мне самому рассказать о своей истории, дамы и господа, замешанные в этом деле!
Единственной своей собеседницей я хотел бы видеть Наташу, которая никогда не слышала обо мне и книги которой я еще не читал, но чье имя принадлежит только мне одному. Спасибо тебе, Наташа, ты никогда не услышишь «Наташа и я», ни «Наташа это я».
Мой пароль был «близнецы», и Поль легко мог бы его угадать, однако я знал, что его не интересуют сообщения Лео и Камиллы. А я, сидя за компьютером в его комнате на втором этаже фермерского дома, долго маялся, не решаясь ответить на присланные издалека послания, затем все-таки подводил курсор на «ответить», надолго замирал, уткнувшись в пустой прямоугольник электронного письма, наконец набирал короткое «все получил», переводил курсор на «отправить», потом раз — и все закрывал. Я чувствовал себя не в своей тарелке — эта ферма, комната Поля плохо сочетались с электронными посланиями близнецов. Однако Лео и Камилла, нисколько не отчаиваясь, продолжали слать свои письма, словно ни время, ни пространство, ни даже мое молчание не принимались в расчет.
Однажды вечером, возвращаясь из школы, кажется, мне было лет двенадцать, я столкнулся нос к носу на главной улице с госпожой Дефонтен. Я тут же негромко, чисто автоматически, произнес: «Здравствуйте, госпожа Дефонтен», собираясь продолжить свой путь и даже в мыслях не допуская, что она захочет со мной поговорить. Как только близнецы уезжали из нашего городка, она вновь превращалась в важную даму, подругу и покровительницу моей матери, которую я был обязан с уважением приветствовать, и мне казалось, что все точно так же менялось и для нее: я вновь становился неприметным мальчишкой, которого следовало награждать при встрече благожелательной улыбкой, так, на всякий случай, поскольку она и имени его толком не помнила.