Страсти разгорелись вокруг слова «очарование». Это неожиданно взятое в отдельности слово вспыхнуло ярким пламенем, от которого разлетелись в разные стороны искры дискуссии, спровоцировав словесный пожар под бесцветным небом, в пыльной, раскаленной атмосфере. «Дыши, чувак», — шепнул мне стоявший рядом паренек из лицея в Бамако. У него было красивое лицо с тонкими правильными чертами, а на его черной коже, свежей, словно вынутой из реки гальки, не было ни одной капельки пота. Когда я смотрю телерепортаж или фотографии, сопровождающие статьи о его стране, то внимательно изучаю лица важных деятелей, надеясь однажды увидеть среди них и его. «Дыши, чувак!» Мне так хотелось бы, чтобы он был рядом со мной в этот момент — надежный и мужественный друг, супер-Поль, одним словом.
Апноэ преследует меня, створка в глубине горла закрывается, не шевелись, не дыши, пусть все замрет, смотри, Рафаэль, смотри на то, что происходит на сцене, которую ты рисуешь. Декорации свалены в кучу за кулисами, но то один, то другой аксессуар возникает на сцене по велению твоей своенравной памяти: плетеные разноцветные кресла, еще не повод вытаскивать их на свет божий лишь потому, что они понравились твоей матери, а ну-ка, быстро, верни их обратно за кулисы! И огромный балдахин, свалившийся тебе на разгоряченную голову, и его туда же, за кулисы! Заменим их новыми словами «колонизация», «колонизатор», «очарование», — ах, они еще не появились, так как Рафаэль не понял ни темы дискуссии, ни смысла спора. В то время он был слишком молод, — турист, затерявшийся в чужой стране, но видите, как все обернулось, Рафаэль ничего не забыл. Просто он плохо осознавал, о чем идет речь, и если чуть не упал в обморок, то это не от солнечного удара, а от душевных мук, причиненных ему этими словами, которые никак его не касались, но так бывает: слово — не воробей, вырвется — не поймаешь.
«Тук-тук, — постучалась эта троица в сердечко Рафаэля, — мы хотим кое-то сказать тебе». — «Нет, нет, — ответил Рафаэль, — меня вовсе не интересуют проблемы таитянских или малийских писателей, да и вообще, писателей!» — «Напрасно, напрасно, — продолжали три словечка, — а знаешь ли ты, бедный цыпленочек, цыпленок-велосипедист, что даже в твоем городишке, в самой что ни на есть французской глубинке (понимаешь, о чем речь?), в невзрачном домишке с пристроенным сарайчиком (все еще не понимаешь?), а если мы добавим сюда еще большой красивый дом из гранита (а, дошло наконец?) и улочку между этими домами, которая носит имя Глициний, ты тоже обнаружишь колонизаторов и угнетенных? Да, наш дорогой, простодушный Рафаэль, мы тоже живем там, колонизаторы и угнетенные, и играем в эту игру, меняя костюмы и надевая разные маски, — да-да, дорогой Рафаэль, ты попал под гнет колонизаторов! Кого именно? Твоих близнецов, черт побери! Ты даже сам не заметил, как изменился твой язык, ты говоришь уже по-другому, Рафаэль, ты перестал быть самим собой, превратился в чужую колонию, но не волнуйся, в конце концов, мы просто два обычных, хорошо известных, затасканных слова, но есть еще третье — очарование, — вот оно самое грозное и опасное, очарование-слияние. Вот так, Рафаэль, какая интересная история, ты и представить себе не мог, что работа твоей матери в обществе дружбы Франция-Мали выбросит тебя, как игральный кубик, на клеточку под названием „откровение от Рафаэля“».
«И что же это такое, откровение от Рафаэля?» — спросили вы меня, месье, спокойным и вроде бы безразличным тоном, но, должен признать, без малейшей иронии, ведь вы отличный профессионал, месье, теперь я понимаю это, а тогда я приписывал вам самые дурные помыслы, за каждым вашим замечанием усматривал скрытую атаку, одна ваша фраза, и — опля, я выпускал все шипы. «Так что же это такое, откровение от Рафаэля?»
Колониальные истории выводят меня из себя, теперь мне просто смешно, когда я снова оглядываюсь назад и чувствую, как под знойным небом Мали у меня по спине пробежал холодок! Я вижу, как мой виртуальный двойник поднимает палец: «Я тоже, господа писатели, попал под гнет колонизаторов, я сам, господа писатели, колонизатор». Я вижу изумленные, но благожелательные взгляды писателей, им не привыкать к разного рода подстрекателям. Бледный как мел, на грани обморока, шестнадцатилетний подросток вряд ли доставит им много хлопот, он, скорее, внушает жалость, и вот уже ведущая снова завладевает микрофоном, — инцидент исчерпан, но только не для тебя, Наташа. Ты подмигиваешь мне: «Вот так-то, старина, вначале ты смешиваешь всё в кучу, ты — нигде, а значит — везде, отсюда и странные коллизии, неуместные, противоречивые, но не обращай на это внимания, продолжай искать…»