Да, мне многое безразлично - но это, кажется, все еще греет меня изнутри.
***
Бегу, в общем. Кроссовки прохудились, я в них второй год. Нога уже выросла, но чего поделать - приходится бегать в чем есть. Несмотря ни на что потому что. Бегу, в общем, и смотрю на мой район, кружу, тяжело вдыхаю и выдыхаю. Дыхалка посажена - сигареты все, трудно стало. В животе тянет. Серые дома встречают меня своими тайнами - по улице Правды дом пятый и дом седьмой, а через квартал - улица Бажова, где живет Паша Тумблер, ну а там дальше - поселок Солнечный, где Сизовы, откуда однажды тащили меня, с кровью на щеках и без сознания...
Бегу по этим грязным, неухоженным улицам и думаю, все о папке думаю. О себе чуть-чуть и о вечере - я-то со своими буду, ну а он - он. Будет кричать что есть мочи и опять что-то ломать или бить. Один или позовет друга, ну а может и мамашку новую с горя - не знаю я. И жалко его даже совсем немного. Но в то же время и нет. Папка он на то и папка. Отношения у нас с ним, скажем попросту, своеобразные.
Наверное, это ненормально, ну, когда у пацана детства нет совсем. Но не как в книжках про беспризорников, я-то как раз в семье был, просто этой семьи как бы не было. Папка ж не воспитатель. Сколько себя помню - делай, Сашок, чего хочешь, получай, чего хочешь. Мы даже не сказать чтобы друг другу отец с сыном. Скорее два несчастных друга, нам друг на друга плевать, так, спросим иногда что-то друг у друга, да и все. Говорит иногда:
-Ты не такой, Сашок. Ты другим быть должен.
-Каким?
-Другим. - стоит он на своем.
А я, типа, угадать должен. Ну а кому это надо? Мне что ли? Живу и живу. Учусь пока. Воюю. Не знаю, чего он от меня хотел или хочет. Говорит, сердце ему разбил, все его мечты похерил. Как правда - не совсем понимаю; но это наверное дела прошлого, те самые, не отойдет никак. Живем, короче, просто соседями под одной крышей, денег он мне дает и готовит еще. Ну а я взамен комнату убираю, закрываю глаза на мамашек да на дядю Костю. Вот же, вспомнился; правда сегодня заявится, как обычно. Будет как всегда. В крайний раз было:
-Санек, Санек, иди сюда, - он пьяно шевелит рукой. - сядь да поговорим, я тебя научу.
-Чему?
-Да иди сюда, чего стоишь, ну же. - он выдвигает табуретку и ставит рядом с собой. - Вон, Николай, батя твой, совсем стух, видишь, грустит твой батя, да и мне скучно. Буду жизни тебя учить... Чтобы пацаном, Саня, быть, нормальным...
Молча глядел на него тогда. Без тени эмоций каких. Учить он собрался пацаном быть...
-Может, в другой раз? - спрашиваю. - Мне уроки еще надо.
-Знаю я ваши уроки! Короче, слушай. Вот стоишь ты возле врага, а он умоляет...
Ну и все в таком духе. Моральные выборы и загадки про стулья - вот все его жизненные уроки. А потом начинаются истории, слышанные по сотне раз. Про молодость ихнюю, юность, про амбиции. Папка-то, мол, в молодости не таким был - громким, ярким, взгляд горел. А Костик-то, мол, на гитаре играл и однажды двух девочек разом, а потом они баловались кое-с-чем, что теперь так просто не достать, а еще они хоронили своих пацанов, а еще однажды украли столько, что можно было купить автомобиль и они пропили все это за ночь, и как папка познакомил Костика с его женой и все такое. Скука, короче. Сидит вот такой вот учитель, пьяный, передо мной, шестнадцатилетним - и учит жизни. Не смешно? Бессмысленное прошлое, когда вот так вот вспоминается. Да и настоящее тоже. Да и будущее тоже. Не только их. Вообще все. Значения мало что вообще представляет, я вот чего понял. Война разве что моя - да и та когда-нибудь кончится...
Бегу, начинаю уставать. В моем спальном районе совсем нет незнакомых мне мест. Каждая улица говорит о чем-то своем, рассказывает свою историю. Каждая улица ближе мне, чем та стена, в которую я носом утыкаюсь, когда засыпаю. Это нормально. Дом мне не дом. Мне улица - дом, че уж тут поделаешь. Папкина ли тут вина? Не знаю. Вообще сложно в шестнадцать рассуждать о таких вещах. Да и не рассуждаю я обычно. Вечер просто будет у него тяжелым, опять он в житуху с головой нырнет.
Да уж, житуха... старый он, несчастный. Иногда очень глупый бывает - не в словах, а в делах. Работы меняет, занимает у дядь Костика, пропивает много и прокуривает, что-то постоянно тащит и, в общем, как-то крутится. Но на мамашек и водку хватает всегда. Не сдается - горе свое знает как утешить. Маленький он стал, папка-то. Раньше больше был, хотя может я помоложе был - не знаю; теперь как вешалка какая в шкафу незаметная, а раньше вроде как сам шкаф был. Одним днем живет, да и то больше не днем, а вечером. Читал раньше много - книг на половину квартиры. Читал мне много, а потом заставлял самому читать. Жаль, детских книг обычно не было.