Кадет бросает неуверенный взгляд на императора, который качает головой, запрещая сажать ее в автомобиль силой.
Она теперь быстро устает. Беготня за воспитанниками по детской или прогулки под перголами Тайного сада утомляют ее и лишают сна. Она быстро прекращает попытки противиться отъезду и опирается на руку кадета. Румяный юноша смотрит ей в лицо, и она понимает, о чем он думает: что с ней станет? Мысленно она добавляет: и что станет с ребенком, растущим внутри меня?
Усадив ее в салон, кадет захлопывает дверцу и отступает от машины. Прежде чем шофер заводит мотор, император приближается к автомобилю. Сырой прохладный утренний воздух холодит щеки. Император колеблется; она вспоминает, что на ней его шинель, и начинает снимать ее.
— Оставьте, — говорит он.
Она плотно закутывается в пальто.
— Вам есть куда ехать?
— К двоюродному брату.
Она не видела брата пять лет, с тех пор как поступила на работу во дворец. Он ее единственный родственник. Ему придется принять ее — а что еще ему останется?
Небо на горизонте уже окрасилось в персиковый цвет. Однако рассвет не дарит ей надежды ни на этот день, ни на грядущий. Она знает, что больше не увидит детей и малыши будут думать, будто она бросила их, как и все остальные слуги. Она смотрит в смущенное лицо императора и понимает: он не передумает. В конце концов, это решение не его, а супруги. Может, он еще и правит распадающейся империей, но в этой миссии он всего лишь посланец.
Он торопливо сует руку в правый карман френча и склоняется к ней, сжимая какой-то большой предмет.
— Возьмите, — говорит он, опуская руку в карман шинели, наброшенной ей на плечи.
Она не видит, чтó он кладет туда, только чувствует, как тяжелеет карман и что-то металлическое и громоздкое прижимается к ее бедру. Император отступает, и шофер заводит двигатель. Автомобиль, подпрыгивая на гравийной дорожке, направляется к восточным воротам. Она оглядывается. В конце аллеи перед своим широко раскинувшимся желтым дворцом стоит император. Он не машет ей. Он не отводит взгляд. Она смотрит на него, пока дворец не исчезает из виду, и только тогда сует руку в карман и узнает, чтó он ей подарил.
Часть первая
Один
В 16:07 по североамериканскому восточному времени на адреса Миллеров приходит электронное письмо, сообщающее, что Хелен Ауэрбах умерла.
Эшли, старшая из трех внуков Хелен, разрывается, отвозя детей в школу и на внеклассные занятия — девятилетнего сына на футбол, одиннадцатилетнюю дочь на балет. Ее бесит, что их хобби настолько предсказуемы: мальчику спорт, девочке танцы. Почему Тайлер не может плясать, а Лидия — пинать мячик? Когда она задает этот вопрос, оба отпрыска смотрят на нее так, словно им за нее стыдно, как будто у нее горчица на кончике носа. В перерывах между поездками в школу, на стадион, в танцевальную студию, в химчистку за костюмами Райана, в приют для животных, где она работает волонтером, в продуктовый магазин Эшли один или два раза в день перекусывает в машине. Так что горчица на носу не исключается.
За несколько минут до получения письма Эшли мечтает, как развезет детей по их раздражающе предсказуемым кружкам, Райан уедет на работу в Манхэттен, а у нее выдастся спокойный час, когда дом будет принадлежать только ей; ужин она купит на фермерском рынке и выложит упакованные в фольгу блюда на кухонный стол, а семье скажет, что сама их приготовила. Она нальет себе бокал вина и наполнит ванну. Эшли никогда не нуждалась в одиночестве, напротив, даже боялась его. И никогда не была паникершей. Но с недавнего времени ванна или прогулка стали необходимой отдушиной посреди вечной необходимости притворяться, будто все отлично. Во время таких мирных передышек она расслабляется и убеждает себя, что пока рано волноваться по поводу судьбы мужа.
С заднего сиденья джипа раздается визг дочери, и, подняв глаза, Эшли замечает, как кулак сына разжимается, отпуская прядь волос Лидии. Потом звучит новый визг, на этот раз Тайлера, и вслед за ним крик:
— Мама! Лидия меня толкнула!
Эшли никогда бы в этом не призналась, но ее неизменно восхищает умение Тайлера спровоцировать потасовку и при этом всякий раз выставить себя жертвой. Это у него от отца. Эшли думает, что в жизни ему такое качество пригодится, но потом вспоминает, в каком положении оказался ее муж.
— Тайлер, отстань от сестры! — прикрикивает она на сына, встречая его обиженный взгляд в зеркале заднего вида, однако тут же чувствует вину. Она не имеет привычки кричать, по крайней мере на детей. Эшли начинает извиняться, но тут телефон бренчит, оповещая о входящем сообщении. Она опускает глаза на панель у рычага передач, где в подставке для стаканов стоит ее мобильник, и, прищурившись, читает тему письма на экране, давно покрытом сетью трещин, как паутиной.