То отчаяние, которое охватило Космос, даже через много тысячелетий не забыла Вселенная. Словно раненый зверь, он тогда закричал так громко, что задрожали в страхе звезды, которые никогда не видели своего Отца таким; черные дыры сжались от ужаса и притихли, словно боясь даже пошевелиться; Млечный Путь побледнел сильнее обычного.
А когда крик прекратился, все вокруг стихло.
— Солнце, — позвал Космос бесцветным голосом. — Гори.
На долю мгновения Солнце заколебалось — неужели оно не ослышалось? Но Отец только отвернулся, не в силах больше смотреть на последние муки своего ненаглядного дитя. Солнце улыбнулось Земле настолько по-доброму, насколько могло:
— Давай обнимемся, моя милая нежная сестра.
Заботливо разгоняя в стороны остальные планеты своей системы, чтобы не повредить их тела, Солнце пошло навстречу к Земле. Природа лишь улыбнулась, прекрасно понимая, что будет дальше.
А Город не понимал. Испуганный, обозлённый, в недоверии он посмотрел на Природу, необычайно равнодушную к происходящему.
— Что ты наделала? — пробормотал он, чувствуя как капелька пота прокатилась по мигом похолодевшему хребту многоэтажек. — Скажи Отцу, чтобы передумал! Немедленно!
Природа только покачала головой.
— Слишком поздно.
Она выпуталась из объятий его рук и повернула лицо в сторону своего брата. Город сжал железные кулаки. Природа предала его. Предала, бросила, захотела решить его судьбу за него. Но он не собирался стоять и ничего не делать.
Он махнул автострадам, и они побежали по ее спине; он свистнул трубам, и они раскочегарили печи, стараясь укрыть Землю одеялом из своего темного толстого дыма; в попытках спастись, схватиться покрепче Город бурил Землю глубже, но чувствовал лишь приближение раскалённого ядра — центра Земли; он отправлял ракеты в Космос, но без живительной силы Природы всё это было бессмысленно.
— Природа, почему ты ничего не делаешь? Они убивают нас! — в панике воззвал Город к возлюбленной.
— Нет, Город. Мы уже давно умерли.
Безумный жар охватил планету: Солнце исполняло волю Космоса. Забурлили воды, загорелись леса Природы, но только плавящийся Город кричал от ужаса происходящего. Он чувствовал, как все ближе к ним раскрывались солнечные объятия, как нагревались металлы и бетонные плиты, как вздыбливались буграми ровные асфальтовые дороги. Ему было так больно...
Природа сама не понимала, почему она не чувствовала страха — только умиротворение. Она смотрела на Солнце глазами, полными морской воды, но улыбалась, понимая где-то в глубине души, что она ждала именно такой финал. За ее спиной снова закричал Город, и Природа обернулась. Он согнулся под тяжестью рушащихся бетонных плит, тяжело выдыхал клубами черного дыма и сжимал руками свое лицо, будто не хотел видеть происходящего. Город выглядел словно дикий зверь, попавший в западню.
Но почему-то Природа смотрела на него и не чувствовала ни ненависти, ни обиды. В душе ее разливалась только печаль. Природа, не говоря ни слова, протянула к нему руку.
Город, заметив это движение сквозь пальцы, отнял горячие ладони от плавящегося лица и уставился на руку Природы. От жары плиты ее кожи с хрустом покрывались трещинками, а реки вен словно пульсировали. Город поднял взгляд жарких глаз на ее лицо. Копна длинных колосящихся волос желтела на глазах, было слышно, как стучало сердце криками раненых птиц, облака ее пухлых губ были тронуты нежной улыбкой.
Природа была прекрасна. Прекрасна, как и всегда.
А он снова был ее недостоин. Хотя... разве снова?
— Я просто хотел достичь тебя, — прошептал Город, не осмеливаясь коснуться ее руки. — Хотел быть таким же великолепным, как ты, но все, что я сделал — только навредил тебе. Прости, Природа. Не знаю, поверишь ли ты мне теперь, но я люблю тебя. Всегда любил и всегда буду любить.
Рука Природы дрогнула, и по щеке ее пробежала голубая слеза, которая высохла от солнечного жара, не добравшись до подбородка.
— Как жаль, что ты только сейчас понял, что именно это — самое главное для меня.
Нефтяные слезы покатились из глаз Города. Он взял Природу за руку и, встав рядом с ней, повернул лицо к Солнцу.
...С отеческой любовью Космос наблюдал за движением жизни: несмелая амфибия выбралась из-под защиты воды и теперь осматривалась, стоя на суше окрепшими ногами. Много столетий назад вода орошила собой пепелище на выжженной дотла Земле. Это дало той шанс снова наполнить свои просторы зелеными лесами, из которых — Космос и не ведал, что такое возможно! — однажды вышла розовощекая молодая Природа.
Космос видел, как нежно она смотрела на амфибию, и безгрешные слезинки радости и гордости блестели на ее щеках; слышал, как ветер разносил над землей ее птичий смех; чувствовал, как билось ее нежное сердце из жаркой лавы. Он видел это сейчас и видел это много-много световых лет назад. В его безграничной памяти вплывали похожие образы, которые и раньше трогали самые потаенные клеточки его сознания. В те времена Природа тоже была его самым любимым детищем.
Космос существовал достаточно долго, чтобы понять — многое повторялось, словно по кругу: после жизни следовала смерть, а смерть рождала новую жизнь. Из обломков, летающих в пределах Вселенной, появлялись на свет новые планеты; их верные спутники, юркие кометы, пышущие энергией юные звезды возникали там же, где когда-то сверкали их предки; а на закате своего существования они умирали, становясь бездонными черными дырами.
Космос знал все это, но не ожидал, что чудо с Природой повторится. Она с самого начала была этим самым чудом — случайным, восхитительным, кажущимся невозможным, так каков был шанс, что она возродится вновь?
Но это случилось, и Космос наблюдал за прекраснейшим из творений, еще не обремененным страшным проклятьем, ужасным вирусом, который и привел к трагедии. Или же к трагедии привел не он? Не этот тщеславный, эгоистичный Город убил его дочь?
Космос ведь видел, какой могла быть Природа в ярости: она легко бы избавилась от черни, заселившей её планету. Но нет, она добровольно позволила пустить стальные корни в свои плодородные земли.
Её погубила любовь к этому отвратительному созданию.
Космос наблюдал за тем, как резвится юная Природа с эволюцией, и думал: если она возродилась, неужели снова появится этот дышащей черным дымом гигант, в объятия которого она упадет так же безропотно и безвозмездно? И снова придется ему, Космосу, принимать это и безнадежно верить, что все изменится? А потом, когда у Природы не останется сил, она снова попросит его уничтожить их?
А у него снова не будет выбора? У него, Космоса, создателя всего и хранителя Вселенной.
Он смотрел на Природу, и пространство и время болезненно сжимались от понимания простой истины. Что значила его безграничная сила, если с ее помощью ему придется опять и опять уничтожать любимую дочь? Странная болезненная любовь Природы и Города превратила его могущество в не имеющий значения секундный всполох звездного света.
В этом ему виделись самая большая жестокость и самое большое совершенство мироздания.