И Лао тревожно оглядывается.
«Постой же, но что это, как, почему… Я знаю, что музыка гибели близка, и в многоголосице пыльной травы и жёлтого жара, скрипа калиток и плеска озёрной воды можно уже услышать первые аккорды. Я чувствую ущерб, и воды вот-вот обратятся вспять. И тогда торопись, тот, кто течёт по дорогам провинции пыльной — торопись, чтобы взять за руку ту, что читает зелёные письма, но прежде послушай, что скажет мудрый художник, и выполни это скорее, тогда…
…когда неторопливый художник начнёт набрасывать на холст вечер. И прежде всего он чуть тронет красным сосны и поляну, и крапиву у забора, и серый забор — я помню его смолящимся, изжелта-белым — и узкие стёкла веранды с высохшими струйками воды, оставшимися после вчерашнего дождя. И я спрошу его: «Но где же те, которых вы написали там, где начинается утро, где они, мастер… ведь никогда в жизни я не видел, как высоки сосны — я заметил это только нынешним летом, — когда кузнечики каждый вечер расплескивают в траве влагу, так что выходя после полуночи на крыльцо, я вижу, как в траве отражаются звёзды?» И художник отвечает: «Вы совершенно правы, мой друг и товарищ по встречам восхода. Близится август — в августе в саду созревают яблоки, и, выходя на крыльцо после полуночи, я слышу, как они растут, — и вот одно из них осторожно и медленно падает с ветки, и ветка, чуть качнувшись, отпускает его на землю. И утром мы находим его — холодное и твёрдое, смоченное росой и покрытое земляной плёнкой. Выходя на крыльцо после полуночи, я смотрю на воду — и чёрная вода хранит ночи августа».
И художник смотрит вдаль и видит, как чёрный приносит ночь. Но где же белая? Увы, мой друг и товарищ, её пока нет. Но лишь только на холсте появится незакрашенный край, утро придёт вместе с белой. И они встретятся? Разумеется, встретятся; конечно, ещё бы, — с улыбкой и загадочно. Разве же могут они долго поврозь? Нет…
И уже вечереет. И только слово невзначай срывается с губ, как начинает жить само по себе. Собаки молчаливо, с достоинством, рассаживаются на поляне, как зрители или музыканты перед началом большого концерта, и ждут прихода темноты, которая и приходит вместе с их чёрным собратом.
И я прихожу, и в полночь стою на крыльце, и босым ступням холодно от прикосновения камня. Постепенно темнота обволакивает воздух, и нужно врасти в неё, чтобы услышать хлопанье ворот и ставень в соседних домах, свист мальчишек, выходящих на третью стражу в сады, неясный, далёкий шум дороги, биение бабочки о фонарное стекло. И только когда я врастаю в эту темноту, и уши мои до отказа наполняются ею, я начинаю понимать, что июль…
…уже на исходе. Но письма продолжают приходить — и нитка тянется, пока её не оборвёт бережная хозяйка; так и от давно ушедших в путь приходят иногда запоздалые вести — ни к ночи, ни к позднему чаю, но на рассвете, когда садовый холодок осторожно вытягивает из тела последние остатки ночного тепла, и строки их светлы и беспечальны. Наверное, и ты привыкла уже к сморщенным листьям лопуха, неаккуратно приходящим в дом, чтобы запылить его, а почтальон подаёт их тебе с улыбкой, припоминая что-нибудь из любимого поэта:
И ты догадаешься, что время приходит и пора собираться в дорогу, ибо утро не за горами, и скоро уже на холсте появится робкий его след.
Вы совершенно правы, мой друг и товарищ по встречам восхода. Время пришло, и пора отправляться в путь.
Стали тише и тревожнее ночи, и музыка кузнечиков стала ещё слышнее. Поглядите на звёзды, высчитайте их блеск до десятых и передайте тому, кто приносит грозу, что ветер размечен по нотам и нужно поторопиться. Сходите к колодцу — ибо близок август, и чёрная вода стала холоднее и слаще. Нарвите подорожник, и лето вылечит вас, как лучший лекарь; разметьте по высоким соснам и звёздам путь. Возьмите за руку её и немедленно отправляйтесь, ибо время пришло.
И мастер уходит и уносит холст.
«Мастер, — кричу я, — мастер! Но когда же вернётесь вы из бог-его-знает-откуда; когда снова придёте слушать музыку Древнего Рима и наблюдать чёрную воду; когда ещё раз позволите утру сойти с вашего холста, чтобы чёрный и белая знали, что фонари за окном зажигаются каждую ночь; когда встретим мы старого дворника-пенсионера и уведомим его, что пыль на дорогах надёжно подкована, и можно брать в руки не молот, но метлу, когда же, когда?..» «Не волнуйтесь, дорогой друг и товарищ! Неужели же зря писали вы эти письма, как песни кузнечика в душную ночь? Оглянитесь вокруг, выйдя на крыльцо, — мы всегда вместе. Это просто путь разделился на две дороги».