Когда в мир возвращался свет, Дом, чувствуя желания своей Малой Жизни, наполнялся ее воображаемыми детьми и звуками реальной работы: творилась радость бытия, чистота и обед, росла возле Дома умелая поленница, а ночь глотала свежий сушняк. Иногда Дом разбухал от запаха придуманного женщиной Хлеба. Она ждала могущества чьего-то присутствия, оно не являлось, тогда из женщины рождались на свет стихи, длинные и звучные, а после этого она плакала.
Ночью Дом успокаивал ее снами, которые придумывал сам, сны получались теплые и волокнистые, в них много было шорохов Леса, листвы и продольного струения смолы. Женщина увозила сны в Город, их там ненадолго хватало, и Дом надеялся, что, когда они кончатся, принадлежащая ему Малая Жизнь вернется обратно.
…он горячим прыжком лег посреди и грива слилась с иссушенной травой а спина с солнцем и мир желт и желты глаза даже если закрыть и это саванна и он будет ждать там тысячу и тысячу лет пока навстречу не взлетит такая же как он желтая молния и одиночество кончится…
Лев услышал, как пуста над ним мгла, и понял, что подобных ему больше нет.
Он оглянулся увидеть, кто так бездонно молчит позади.
Позади высыхал желтый отставший след.
Лапы затосковали по шорохам, и Лев обрадовался своей тоске:
— Меня еще много. На мне живут Лапы, Грива и Хвост. И Кисточка на конце меня. Я буду им себя говорить и не стану один.
И Лев объяснил своим Лапам:
— Надо идти.
Лапы промолчали. Он понял тяжкую в них усталость.
— Надо, — попросил Лев, и Лапы взмахнули длинное тело во тьму без запахов, звуков, цвета.
…и если молния не вспыхнет в зрачках и не протянет рядом длинного безгривого тела и маленькие Желтые не продолжат рода и вплотную подступит Никогда оставив ему лишь жарко пахнущий мир ветер трав и солнце льющее масло вдоль шкуры…
Позади, если бежать далеко-далеко в память, остались планеты, перенасыщенные прямыми углами. Кристаллизуясь ими в единое, там пытались быть люди. Но среди людей не нашлось Желтой Саванны и Желтого Льва.
— Я устал, — сказал себе Желтый Лев. — Но и для смерти нужна опора. Здесь негде остановиться или упасть.
Тело отозвалось, согласно дрогнув Хвостом.
Но Лапы не согласились, что смерть правильнее пути. Даже если ищешь Саванну так долго, что помнишь в ней только желтое.
…он останется ждать посреди родившей его земли хотя бы для того чтоб в ней не закончилась вера…
— Я ищу желтое, — повторил себе Лев, чтобы не заблудиться в поисках родины.
Он искал так давно, что остался последним. Он шел из тьмы через тьму. Острая звездная пыль стирала с лап шорохи и шаги.
Когда Память — больно. Она бывает из прошлого или из того, что только еще будет. Прошлое не кончается в нем дольше. Оно, наверное, длиннее того, что было впереди.
Он хочет знать все, и когда он, человек, сбудется с миром до его конца, то поймет, и тогда, может быть, сумеет что-то изменить.
Хочу видеть Лошадь.
Душа просила себе из Древней жизни. Но Память вздохнула в лицо беспощадным. Хлынул мрак — угловатый, заросший иглами зданий.
Лошадь, заплакала отступая душа.
И увидела вместо Лошади —
Красное Сафари на Желтого Льва.
…бег по Саванне толкает в полет две скользящие тени небом накрыли траву он повернулся сказать под нами рождается дождь посмотри…
…бег по Саване рядом покой и мерная сила безгривая гладкая желтая обернулась увидеть…
…навстречу ему два глубоких янтарных огня бег по Саванне…
Тьма выдернула звезды из-под лап. Изнанка тьмы обожгла наждаком. За изнанкой толпились углы.
Лев замер. В лицо горячо вздохнуло пространство багровых закатных сумерек. Вспыхнули, позвав, два желтых всплеска.
Родившийся под лапами ветер качнул глаза фонаря.
Лев взглянул в плоский свет вблизи. Вселенная свернулась кольцом, чтобы вернуть его в начало пути.
Зажмуриться, чтобы не увидеть обмана. Закричать обездоленным голосом. Отвернуться во тьму — по сравнению с тем, впереди, тьма уже не бездонна.
Раздвигая гривой багровеющий воздух, Лев ступил на асфальт.
Ослепляюще взвыли сирены. Оживший автомобиль взрыл асфальт колесом. Захохотала автоматная очередь. Грохот выгнул Город в мениск. Окна навстречу едино вспыхнули красным. Суженные зрачки бойниц прыгнули смертью.
Лев вздохнул: