Говорит о деле Каганович начал только когда мы вышли на улицу и отошли от пункта общепита. Охранник ушел вперед, немного сзади за нами тихим ходом тащился лимузин наркома. Ну а мы с Кагановичем неторопливо шли по слабо освещенным улицам Москвы, очень быстро выбравшись на набережную Москвы-реки.
— Несколько лет назад вы давали своему директору Левину прогнозы о том, что будет происходить в мире, — начал нарком.
Ах вот оно в чем дело! Блиииннн! Очередной прокол. Что ж так сегодня не везет? И Левин и Каганович — евреи. Надо же так влипнуть! Ладно бы еще русские были… Помнится, сразу после войны было какое-то дело. Что-то там про безродных космополитов. Да уж! Повезло… Хотел как лучше… Но ни одно добро, видать, безнаказанным не обходится.
А пока у меня в голове мелькали грустные мысли, Каганович вкратце пересказал почти все, что я в свое время напророчил своему бывшему директору.
— Однако потом предсказания от вас закончились. И мне бы хотелось знать… — тут Каганович немного запнулся, — чем вы еще можете помочь нам?
Отвечать я совершенно не торопился. Поэтому мы шли молча. Под ногами похрустывал снег. Темно, но светомаскировки в столице уже нет. Каганович не торопил, понимая, что он хоть и целый нарком, но я ему никто и ничем ему не обязан.
— Лазарь Моисеевич, а вы не допускаете, что это просто большая мистификация? Я вот слышал в Москве есть такой экстрасенс, который читает мысли и вообще делает много такого, чего вообще быть не может.
— Я так не думаю, — голос Кагановича стал твердым, — если б не точные даты, все это могло бы сойти за мистификацию или точный прогноз. Но даты…
— Ну с датами больше ничего не получится, даже если очень захотеть. И не только с ними.
— Почему? — последовал вопрос.
— Вы ведь должны знать, что я говорил Левину о том, к чему приводит попытка что-то предотвратить. Помните?
— Да. И что?
— Не знаю. Может изменений накопилось столько, что сны вообще приобрели вероятностный характер. Да и самих их стало мало. Поэтому отличить правду от вероятности или больше не получается. — Ага, вот попробуй усомнись в моих словах. При этом я почти не кривил душой. Мир вокруг менялся, а мой вычислитель связи с будущим не имел. Поэтому даже дату нашей будущей Победы я сейчас представлял себе только приблизительно с точностью плюс-минус неделя и вероятностью около 90 %. На чем основывал эти свои прогнозы вычислитель? А хрен его знает.
— Мы не делали больших изменений, — вырвалось у Кагановича, хотя потом, похоже, он пожалел о своих словах.
— Ну и я без дела не сидел. Двигатели конструировал, самолет, тренажеры. При этом у меня есть ощущение, что пока все идет в мире несколько лучше, чем могло бы. Если вы, конечно, не кривите душой.
— Лучше? — воскликнул нарком. — Многие миллионы людей погибли, а вы говорите лучше. Что же тогда по-вашему хуже?
— Не знаю, — пожал я плечами, — об этом не хочется думать, потому что это страшно. По-настоящему страшно. Вы же про немецкий план «Ост» наверняка слышали.
Собеседник ругнулся в сторону. Явно знает. Не может не знать. Но потом продолжил требовательным тоном.
— Ладно, это дело прошлое. Вы можете что-нибудь сказать еще?
— Лазарь Моисеевич, а почему вы считаете, что я могу вам доверять? Вы ведь вряд ли что-то рассказали тому же товарищу Сталину или еще кому-то. Иначе бы меня давно разыскали, посадили под замок и изучали светила нашей медицины. Потому я не в претензии. Но если вы настоящий еврей, то я для вас гой. Дальше, думаю, продолжать не нужно.
Каганович молчал, я тоже. В молчании мы прошли по набережной метров 100.
— Что вы хотите? — спросил наконец Каганович.
— Да я в общем-то ничего не хочу, но и помочь особо больше ничем не могу. Зато вот у меня получается делать хорошие авиадвигатели для нашей страны. Ну и кое-что еще.
— Нет, так не пойдет! — не согласился Каганович. — Думаю, вы просто не хотите говорить. Может вам больше нравится говорить со следователем? Это можно устроить.
— Я вас, Лазарь Моисеевич, только что спрашивал о доверии. А вы пытаетесь мне угрожать. На доверие это совсем не похоже. К тому же меня хватятся завтра и искать будут ОЧЕНЬ тщательно. Очень! И обязательно найдут. Таковы обстоятельства. Тем более я шепнул кое-кому о том, куда еду, — подпустил я немного блефа. Проверить прямо сейчас он это не сможет, поскольку сам отпустил человека, который меня привез к нему.
— Хорошо, признаю свою вину. — нехотя согласился нарком, — Если вы расскажете нечто важное, то я сделаю для вас все, что в моих силах, если это не будет противоречить моей совести. — А следом Каганович пробормотал что-то не по-русски.