Врачиха подошла ко мне, проверила пульс, заглянула в глаза, удостоверилась, что со мной все в порядке, а потом повернувшись лицом к сержанту, язвительно констатировала:
— Мне вот так кажется, что спал отнюдь не больной, а некий сержант НКВД. Причем на посту. Но, видать, совесть у него проснулась раньше него самого, и ему приснилось как раз то, что он мне сейчас рассказал. Вот он сдуру и побежал за помощью спросонья.
На этом она развернулась и покинула палату. Сержант рухнул задницей на кровать напротив меня и, растерянно глядя в пространство, пробормотал:
— Ну как же так? Я же сам видел… Щупал…
— Не волнуйся, Валера, — с улыбкой начал успокаивать сержанта. — Слышал, что врач сказала? Что у тебя совесть есть. И за помощью ты сразу бросился. А это главное. Ну а что померещилось… Да ладно, бывает.
Валеру в конце концов я все-таки успокоил. Но у меня самого остался большой вопрос. Вычислитель перестал отвечать. Блин, как же жалко! Я прям себя осиротевшим почувствовал. Вот как бы мне узнать, что у меня было. Может, конечно, потом проявится… Но как-то мне уже в это не верится.
Вечером часам к девяти ко мне опять приехали Катя с отчимом. Отчим притаранил настойку лимонника с ягодами вместе и обещал, что позже еще пришлют настойку женьшеня. Но ее придется подождать. Сержант было попытался принесенное отобрать, говоря, что больному не положено давать неизвестные жидкости. Но тесть его быстро построил. Однако на этом Валера не успокоился и привел дежурную врачиху. Отчим уверил ту, что он уже сам все пробовал, что и продемонстрировал это прямо тут же, после чего и врачиха, продегустировав содержимое банки, разрешила его применение.
— Самый настоящий лимонник, — констатировала она, — Очень полезная вещь. Но сержант все правильно сделал. А то мало ли…
На девятый день после потери сознания на заводе я уже довольно бодро передвигался по больнице и выбирался посидеть во дворик больницы на пару с сержантом. Некоторые пациенты на меня нехорошо так косились. Мне даже совестно стало. Вокруг народ с ранениями, а я тут внешне, почитай, здоровый, да еще с личной охраной. Приезжавшая ко мне через день или два Катя наконец успокоилась, что со мной все в порядке.
На 12-й день меня выписали из больницы. Правда, дома я провел всего день, после чего попутным пароходом меня отправили в санаторий в Усолье. Вообще у меня было желание после больницы зайти на завод и лично посмотреть, как идут дела в моем хозяйстве, но облом. Отчим сразу предупредил, что наш директор Кузнецов охране на проходной запретил меня пускать на завод в ближайшие дни, то есть пока я не вернусь из санатория. Зато хоть в санаторий я поехал без охраны. Правда, пришлось одевать военную форму со всеми наградами и нацеплять сбрую с табельным оружием. Иначе начальство грозилось выдать в спутники знакомого сержанта. Ну что поехал в форме — это даже хорошо. Раненые в санатории хоть подозрительно коситься не будут на здорового с виду гражданского, приехавшего в санаторий, когда на западе продолжается тяжелая и кровопролитная война.
Никаких изменений внутри себя я пока не ущущал. Ну кроме потери моего личного внутреннего советчика. Впрочем, вычислитель говорил о минимум годе. Подождем. Да и куда тут денешся? А где-то есть некие могущественные существа, весьма похожие на людей, хотя может это мне просто так показалось, по ошибке одного из которых я сюда и попал, да еще вместе с вычислителем. Но они в нашу жизнь никак не вмешиваются. И не влияют. Вот разве что забрали у меня свое, но при этом оставили в живых несмотря на то, что могли бы и зачистить бывшего владельца их артефакта во избежании, так сказать. Да и сам вычислитель мне говорил о полном невмешательстве их в нашу жизнь.
Кремль. Кабинет Сталина. Июль 1944 года.
Когда Сталин произнес «Докладывайте, товарищ Меркулов. Начните с первых этапов операции» Вячеславу Михайловичу сразу все это не понравилось. В кабинете Сталина присутствовали только сам Хозяин, он, Берия и Меркулов в качестве докладчика. То есть это не было ни собранием ГКО, ни Политбюро, ни малым кругом…
Опять какое-то злодейство удумали, — подумалось Молотову. — Или что еще хуже, госбезопасность опять на кого-то материал набрала, либо как обычно выбила.
Берия хоть и имел сейчас некоторое отношение к НКВД, но только в качестве куратора от ЦК. Однако чекисты бывшими не бывают. К тому же Меркулов — это человек Берии. А чекистов, как и самого Берию Молотов не любил. От них всегда можно было ожидать чего угодно. Хотя Вячеслав Михайлович, конечно, сам понимал, что он к безопасникам несколько предубежден. В конце концов с 1939 госбезопасность занималась реальными делами, а не высасывала из пальца обвинения о мнимых шпионах и таки же мнимых троцкистах. Понимал, но пересилить себя не мог.