С утра снова все еще раз внимательно осмотрели, нам эксцессы не нужны, ну а потом, как это всегда происходит, стали ждать прибытия руководства, вспоминая древнее утверждение: начальство никогда не опаздывает, оно задерживается.
Ну, наконец-то — время ближе к обеду, в ворота завода въехало три пролетки. Ага, это директор авиационного завода Абрам Григорьевич Горелиц. Вычислитель поведал мне, что красный директор будет арестован в декабре этого года, а летом следующего его расстреляют. Кстати говоря, в самом Иркутске репрессии уже идут полным ходом, и заправляет ими команда варягов, хотя и местные тоже ангелами небыли. Интересно, как поведет себя Хрунов, кинется спасать директора, или промолчит?
Дальше все происходит так, как и должно происходить, пока директора чего-то там обсуждают, инженеры с авиационного дружно «валят» нашего комсомольца. Но Николай держится молодцом, несмотря на перекрестный допрос, успевает бодро отбрехиваться, конечно, во многих вопросах он плавает, но в целом получается у него неплохо, еще немного поднатаскать и буду прятаться за его широкой спиной. Сам я не вмешиваюсь, знаю, как раздражает, когда всякая сопля начинает из себя специалиста корчить.
— Ну, запускай, — командует Иван Михайлович.
Запускать, так запускать. Открываю вентиль баллона со сжатым воздухом, и двигатель заводится от воздушного стартера с полуоборота. Еще бы, мы же не просто так ждали, а держали двигатель в прогретом состоянии. Ну а дальше пошла потеха, сначала погоняли двигатель на режимах разгона, инженеров авиационного завода интересовала устойчивость работы двигателя именно в таком плане, потом отработали номинальную мощность, а в конце выдали максимальную.
Все это время «гости» контролировали показания приборов генератора, чтобы точно подсчитать снимаемую с двигателя мощность.
— Что ж, поздравляю, — подвел итог один из инженеров, когда заглушили мотор, — вам действительно удалось сделать рекордный двигатель. Тысяча пятьдесят киловатт при таких размерах это серьезное достижение.
— Девятьсот семьдесят, — пытаются поправить его.
— Это отбираемая мощность на генератор, — возражает инженер, — а если учесть пропеллер для обдува, то надо прибавить еще сотню киловатт.
— Вот это да, — восхищается Горелиц, — такие бы двигатели да на наши СБ поставить, тогда бы у приемной комиссии никаких претензий не возникло.
— Сожалею, — разводит руками Хрунов, — эти шалопаи и так весь наш запас бензина на двигатель извели.
— Бензином поделимся, — отмахнулся Абрам Григорьевич, — вот только блок у него, я вижу, из чугуна сделан?
— Алюминий у нас под отчет, — пожимает плечами Горшков, — и так еле наскребли на поршни.
— Да, с алюминием у нас беда, — соглашается с ним директор авиационного завода, — а сколько его надо на один двигатель?
— По расчетам пятьдесят два килограмма, — сразу подсказываю я.
— Хм, а если мы вам старые моторы передадим, которые на переделку планируем отправить? Наберем с десяток, а вы нам шесть новых моторов для проведения испытаний.
— Нормально будет, — кивнул Дмитрий Степанович, — вот только по срокам сложно ориентироваться, неизвестно чем нас наркомат в декабре озадачит.
В декабре? По срокам должны успеть без особого напряга, тут в одном только проблема, картер, такое объемное литье мы еще не делали, и без кондукторов не обойдешься, координатных станков у нас нет.
Зря я боялся, литьевые формы без огрех получились с первого раза, видимо растет мастерство наших работников. Кондукторы тоже не добавили седых волос, это вычислитель постарался, он сразу замечал попытки накосячить и пресекал их. Остальная технология уже была отработана, так что первый двигатель из новой серии стал на стенд в середине декабря. А в начале января первый АНТ-40 с экспериментальными и двигателями взлетел с заводского аэродрома. Заводские творчески подошли к испытанию самолетов, гоняли бомбардировщики почем зря, а один из них вдруг оказался на московском аэродроме, бывшем ходынском поле к февралю 1938 года.
И опять в историю этой реальности были внесены коррективы, директора авиационного завода арестовали не в декабре тридцать седьмого года, а в феврале тридцать восьмого, иначе плакали бы наши моторы. Но это все равно не сказалось на его судьбе, расстрелян он был так же, как и тогда, в середине лета тридцать восьмого года.