— А если собьют? — спросил Пэскью.
— На этот вопрос ответ будет тогда, когда он возникнет, — заверил его Лейф. — Ведь вам, равно как и мне, хорошо известен принцип, что враждебность нельзя распознать до тех пор, пока она сама себя не проявит.
Он подошёл к иллюминатору и стал пристально всматриваться в поросшие лесом холмы. Потом, как будто что-то увидев, поднёс к глазам бинокль.
— Святое провидение! — воскликнул он. Пэскью бросился к нему.
— Что случилось?
— Наконец хоть что-то происходит. По крайней мере, это поезд, Лейф передал ему бинокль. — Посмотрите сами.
Десяток человек экипажа старательно спиливали с рельсов металлический порошок для проведения анализов в лаборатории. Как только до них донеслись незнакомые звуки, они бросили своё занятие и, прикрыв от солнца глаза руками, застыли, открыв рты и глазея в направлении востока, как парализованные.
На расстоянии нескольких километров, огибая холм, со скоростью не больше и не меньше, как два с половиной километра в час, тащился обтекаемой формы экспресс. Около десяти минут люди недоверчиво наблюдали за этим чудом, которое покрыло за это время целых полкилометра.
Сирена «Громовержца» предупреждающе завыла, и собиратели образцов, очнувшись, стали взбираться на расположенный под углом в сорок градусов утёс, не очень при этом напрягаясь, но со скоростью большей, чем надвигавшаяся на них по равнине опасность. У последнего из них хватило ума прихватить с собой немного порошка, который позже был классифицирован Шэлломом как титановый сплав.
Впечатляющий, чудовищный «Громовержец» ждал первого официального контакта. Из каждого иллюминатора на дорогу и поезд смотрели как минимум три напряжённых лица. Все считали само собой разумеющимся, что, подъезжая, машина остановится у подножия утёса и из неё для ведения переговоров появятся странные на вид существа. Никому в тот момент не приходило в голову, что она может проехать мимо.
Но она всё-таки проехала мимо.
Поезд состоял из четырёх пассажирских вагонов без локомотива. Крохотные, ниже человеческого роста, вагончики катились, перевозя около двух десятков созданий с малиновыми лицами и совиными глазами; некоторые из них отрешённо глядели в пол, другие на соседей, по сторонам, куда угодно, но только не на величественного пришельца на вершине утёса.
С момента, когда поезд заметили, прошёл ровно один час двадцать четыре минуты. Это было то рекордное время, за которое он преодолел расстояние от холма до утёса.
Командор Лейф опустил бинокль и тоном, выражавшим полное разочарование, обратился к Пэскью:
— Вы точно запомнили, как они выглядят?
— Да. Краснолицые, с похожими на клюв носами и немигающими глазами. Один положил руку на окно, и я заметил, что на ней пять пальцев, как у нас, но более тонких.
— Намного медленнее, чем пешеход, — задумчиво выговорил Лейф. — Вот как это называется. Я даже с натёртыми обувью ногами передвигаюсь быстрее.
Он вновь растерянно посмотрел в иллюминатор. Поезд преодолел ещё около тридцати метров.
— Хотел бы я знать, не основана ли их сила, которую приписывает им Бойделл, на какой-нибудь скрытой форме хитрости?
— А как считаете вы?
— Если они не могут справиться с нами, пока мы держим корабль в полной боевой готовности, то они должны попытаться усыпить нашу бдительность.
— Ну и что, мы ведь не клюнули? — парировал Пэскью. — Если бы кто-нибудь и надумал напасть на нас, то и прицелиться не успели бы. Я не понимаю, как они могут усыпить нашу бдительность, только ползая вокруг нас?
— Их тактика должна соответствовать их собственной логике, а не нашей, — пояснил Лейф. — Возможно, в этом мире такое ползание вокруг означает начало атаки. Так ведёт себя стая диких собак — отставшее животное разрывают на части.
Он на какое-то время задумался, затем заговорил снова:
— То, что случилось, кажется мне подозрительным. Я не люблю показного безразличия, такого, как у них. Проезжая мимо нас, они все уставились в одну точку. Это неестественно.
— Вот именно! — закричал готовый спорить и убеждать Пэскью.
Лейф небрежно махнул рукой:
— Это грубая ошибка, присущая детям: мерить всё на свой лад. То есть, я хотел сказать, что ненормально иметь глаза и не пользоваться ими.
— На Земле, — внёс свою лепту в разговор Уолтерсон, — некоторые люди имеют руки, ноги, глаза и даже мозги, но не используют их из-за того, что имеют несчастье быть неизлечимо больными. — Воодушевлённый установившейся тишиной, он повёл дальше: — А что, если эта ветка соединяет город с санаторием или больницей? Возможно, она служит только для перевозки больных.