– Курите же,– сказал Зенана, к величайшему моему удивлению.– Курите. Вам станет легче.
– Я думал, вы против,– усмехнулся я.
Он пожал угловатыми плечами.
– Мы же не фанатики.
Вот как? Ну что ж, тем лучше! Он чиркнул спичкой. Я сделал несколько затяжек. У табака был гнусный привкус, вряд ли он поможет мне прийти в чувство, однако трубка в зубах придаст мне уверенности. Они еще немного посуетились вокруг меня, потом один тип остался меня сторожить, а остальные пошли и сели за стол. Они положили на него отобранные у меня пушку и бумажник и принялись изучать мои документы. Для этого товарищ Зенаны, который был у них вроде бы за начальника, нацепил затемненные очки в роговой оправе. В очках да еще с довольно густыми черными усищами он был хорош. Ни дать ни взять Сеуд[17].
Судя по всему, это были не совсем обычные круйа из числа тех, кого можно увидеть на стройках выполняющими самую грязную работу или на террасах бистро увешанными всяким барахлом, которое они пытаются продать. Они были того же сорта, что и Кахиль Шериф, только другого уровня. Плохо выбритые и грязноватые, но иного типа люди. Я не знал, хорошо ли это для меня. Если вдуматься, то, пожалуй, нет.
Они дотошно изучали мои документы, перемежая эту инспекцию и чтение отдельными репликами на своем тарабарском наречии с лаем, ворчанием и сопением. Потом долго спорили. Под конец очкарик ударил кулаком по столу и что-то рявкнул. Мой стражник поднял меня и подвел к столу, стиснув своими нервными пальцами мою руку.
– Положение очень тяжелое,– произнес очкарик. Он изъяснялся на правильном французском языке с едва заметным, но неизбежным акцентом.– Очень тяжелое. Мы не любим шпионов.
Он подождал ответа или какого-нибудь комментария. Я молчал. Тот, что держал меня за руку, отпустил ее и посадил меня на просиженный стул, а сам встал за мной, положив руку на спинку стула.
– По одежде вы клошар,– продолжал Сиди[18] Очкастый.– А по документам,– он показал на них,– вы полицейский… Да еще с оружием.– Он похлопал по револьверу, по-прежнему лежавшему на столе, и отодвинул его чуть подальше, чтобы я не мог дотянуться до него.– У вас был ключ от комнаты наверху. Так что положение очень тяжелое. Откуда у вас этот ключ и зачем вы сюда пришли?
– Я приходил к приятелю,– сказал я.– К тому, кто жил там наверху, он сам дал мне ключ. Некто Демесси.
– Д-да,– молвил он.– Демесси. Демесси был шпионом. И то, что вы его приятель и к тому же полицейский, лишний раз подтверждает это.
– Не знаю, был ли Демесси шпионом. Вы сочли его таковым, но это ничего не доказывает. Я, во всяком случае, не полицейский.
Он сунул мне документы.
– Частный сыщик,– сказал он.– Я умею читать.
– А надо еще и понимать. Частный сыщик и официальный полицейский…
– Это одно и то же,– отрезал он.
– Нет. Мне на вашу политику плевать. Если вам хочется сменить дубинку, валяйте, дело ваше.
– У вас был ключ,– повторил он.– Вы вошли украдкой. По одежде…
И он снова начал объяснять мне, что положение очень тяжелое.
– Вы собираетесь сделать большую глупость,– убежденно сказал я.– Неужели вы не понимаете, что если я рискнул заглянуть в ваш притон, то конечно же, принял все необходимые меры предосторожности. Если через несколько часов я не вернусь домой…
Он прервал меня резким движением руки.
– Через несколько часов здесь уже никого не будет. Это был наш последний совет. Прискорбно для вас, что вы пришли именно в этот момент.
– Послушайте,– сказал я.– Не валяйте дурака. Это просто свинство, а свиней вам любить не положено. Я…
Я произнес великолепную речь, дабы выиграть время и получить возможность подумать над тем, как найти способ выбраться из этого осиного гнезда. Я говорил и не слышал звука собственных слов (да и смысла их не улавливал). Кроме того, я испытывал довольно странные ощущения. Время от времени я делал затяжки и каждый раз удивлялся необычайному привкусу табака, который курил. Хотя виной тому могла быть и моя голова, трещавшая как с похмелья! Но Боже ты мой, мне ли не знать, что такое похмелье, и… Да, чертовски странный и, я бы сказал, гнусный вкус у этого табака. Что они там творят, в этом Управлении табачных фабрик! Да они… Впрочем, нет, Управление тут ни при чем. Не припомню, чтобы я набивал трубку из своего кисета. Это Зенана дал мне чубук… уже набитый. Любезный тип, ничего не скажешь… Ну и тип… Гашиш! Индийское зелье, которое действует на всех по-разному. Одни тупеют от него и чувствуют себя разбитыми; других оно возбуждает, взбадривает, наделяя поразительной проницательностью и ясностью ума. Его, возможно, это отупляло, и он вообразил, что и на меня это окажет точно такое же действие… А у меня от его зелья посветлела башка, и я торопливо стал перебирать одну за другой теории, которые излагал Элен несколько часов назад, в том числе и ту, которую она не пожелала выслушать…
– Заткнитесь! – резко оборвал меня Сиди Очкастый. Ему надоело мое словоблудие.– Заткнитесь. Мы…
Мне так и не суждено было узнать, что он хотел сказать. Чудовищный грохот прогремел над нами, казалось, барак вот-вот рухнет. Земля содрогнулась, и с потолка посыпался мусор. Одна лампа погасла. Араб в очках и Зенана вскочили, опрокинув стулья. Не знаю, откуда у них взялись пушки, только каждый держал одну – в одной руке, другую – в другой. Молодой парень с автоматом, стоявший в глубине на страже, исчез, пошел, видно, на разведку. Но тотчас вернулся вместе с другим туземцем, трясущимся от страха. Поднялся истошный крик, и в подвале атмосфера сразу накалилась. Раздался второй взрыв, и вся ватага ринулась сверху в подземное помещение. Послышались выстрелы. Пахло пылью и взрывчаткой. Стороживший меня бедуин кинулся в схватку. Никто уже не обращал на меня внимания. Я прижался к земле. Стол опрокинули, мой револьвер буквально свалился мне в руки, словно сорвавшийся с ветки листок, только был, конечно, потяжелее. Какого дурака ты свалял, Нестор Бюрма. Угодил в самый разгар карательной экспедиции, тут тебе и сведение счетов, и соперничество между различными группировками, и семейная свара – называйте это как хотите, мне плевать. Нет, плевать-то как раз было не время. Пуля просвистела у меня над головой и ударила в стену, в ту самую ее часть, которая была заново оштукатурена. Я тоже в свою очередь выстрелил в сторону парня, избравшего меня своей мишенью: это был Зенана, вежливый араб, приветливый, любезный и услужливый, тот самый тип, который готовил для меня такие хорошие трубки с индийской коноплей. Судя по всему, он-то и стрелял в меня. Я не был в этом уверен и потому говорю: судя по всему. Не знаю, попал я в него или нет. Неподалеку от меня разорвалась граната, и все вокруг заволокло дымом. Я метнулся к буфету и спрятался за ним. Но, едва оказавшись там, перемахнул обратно. Ко мне катилось что-то круглое… какой-то шар… только бросил его отнюдь не любитель игры в петанк. Я схватил эту штуковину, прежде чем она успела грохнуть, и быстренько швырнул ее к чертям подальше. Она ударила в свежую кладку и взорвалась, пробив стену, словно та была из картона.
И тут на сцене появился новый персонаж. Наполовину голый субъект, который, похоже, не собирался предаваться веселью. Тридцать лет в стене, или Жизнь кирпича. Субъект с некрасивого цвета кожей. Ведь туда, где он находился, солнце не попадало. Субъект глядел на меня своими широко открытыми, немигающими, угасшими глазами.
– Привет, Демесси,– сказал я.
Он поклонился. То есть, иными словами, следующий взрыв заставил его потерять равновесие или, проще говоря, освободил его от известковой оболочки, и он упал лицом вперед.
Не знаю, почему я бросился к нему. Он мог падать и падать сколько угодно. Вреда ему это не причинило бы. Меня окатило горячей волной. На этот раз я попался. И может потому, что в момент кончины так всегда и бывает… то, за чем мы гонимся всю жизнь, настигает нас наконец… прежде чем потерять сознание, я увидел, как вокруг меня летают тысячи банковских билетов.
17
Имеется в виду Абд аль-Ваххаб Ибн Сеуд, правитель Неджда и Хиджаза, коронованный в 1926 г. в Мекке.–