Я этого не сделал.
Я сделал шаг назад, и еще один, затем повернулся и схватил сумки Кинси.
— Мы должны идти.
— Точно. — Кинси соскользнула со столешницы, прижала ладонь к своему раскрасневшемуся лицу, затем обошла квартиру, подняла последнюю сумку, подобрала пару шлепанцев, которые бросила мне в лицо. — Спасибо за это…
— Именно это делают друзья.
Не знаю, почему я это сказал.
Почему я снова нарисовал эту чертову линию на песке.
Возможно, это было самосохранение.
Или мой мозг защищал каждый оставшийся кусочек моего сердца.
Потому что за эти несколько коротких минут мог поклясться, Кинси не просто целовала меня, она высасывала боль и, в первую очередь, заставляла забывать причины, по которым я помог удалить ее из страны.
И все причины, по которым я сделал бы это снова.
Потому что все еще был эгоистом.
А когда ты эгоист, то сосредотачиваешься только на том, что можешь придумать, как отгородить себя от боли других.
ГЛАВА 15
КИНСИ
Две недели.
Вот как долго я жила с Миллером Квинтоном.
И за это время все превратилось в ужасающе нормальную вещь: не только лицезреть его в одном лишь полотенце, наверное, девяносто девять процентов времени, но и смотреть на его мелькающую голую задницу, когда он забывал — правильно, забывал — постирать вещи.
По утрам он пил молоко с голым торсом, я это знаю, потому что почти каждое утро натыкалась на эти мускулы на кухне.
Делал такой черный кофе, что я волновалась, что однажды проснусь и обнаружу волосы на своей груди.
А еще купил для меня специальную кружку.
Розовую.
С буквой «К» на ней.
Короче говоря, Миллер Квинтон медленно меня убивал.
Он профессионально делал протеиновые коктейли, всегда хранил запасы фруктовых снеков, на случай зомби-апокалипсиса, а еще был «недостаток» (его слова, не мои) — он был настоящим джентльменом.
Я имею в виду настоящим джентльменом.
Однажды вечером после двойной тренировки я пришла к нему домой, он не только набрал мне ванну с пузырями, но и спросил, не хочу ли я шампанского, пока буду ее принимать.
Лишь только на пятнадцатый день мое терпение лопнуло, я полностью потеряла контроль над собой и чуть не вмазала кулаком в его прекрасное лицо, потому что… как, черт возьми, он посмел!? Миллер не должен был делать меня счастливой, готовить мне яйца или следить за тем, чтобы я пила кофе из собственной керамической кружки! Мы встречались не на самом деле, и все, что он делал, заставляло меня хотеть, чтобы все было по-настоящему. А это было очень несправедливо, поскольку Миллер был как эмоциональный террорист, который бомбил твое сердце только для того, чтобы сказать, что тебе придется покинуть страну, найти там достаточно большую больницу, чтобы можно было это исправить!
К тому времени как я вернулась домой тем вечером, я закипала. Закипала! Миллер оставил записку в моей сумке с пожеланием хорошего дня.
Правильно. Там так и было написано: «Хорошего дня».
Вот оно.
Меня все еще раздражало то, что я расстроилась из-за чего-то такого незначительного, такого приятного, из-за чего-то, что по какой-то чертовой записульке являлось причиной слез накатывавших мне на глаза, по меньшей мере, четыре раза за тренировку.
За последние несколько недель Джекс дал мне «свободное пространство» и знание о том, что я все еще была раздражена, вероятно, убивало его так же сильно, как и меня.
А еще были телефонные звонки и визиты к родителям, где я притворялась храброй, а потом плакала, пока не засыпала.
— Миллер! — Я с хлопком положила записку на кухонный стол в безупречном пентхаусе.
Его нигде не было видно.
— МИЛЛЕР КВИНТОН, СЕЙЧАС ЖЕ ТАЩИ СЮДА СВОЮ ЗАДНИЦУ! — Я уже по полной сжимала руки в кулачки и была готова бросать тарелки по всей кухне, но вот он появился из-за угла.
В гребаном полотенце.
Снова.
— Хватит! — наступала я на него. — Это последняя капля! — Я стянула его полотенце, не думая ни о чем другом, кроме того, как раздражена была тем, что он снова был практически голым. Я держала полотенце в одной руке, а в другой руке его записку.
И вот он, Миллер Квинтон, самый сексуальный тай-энд, которого когда-либо создал бог, нависал надо мной с уверенной усмешкой и каплями воды, стекающими по его прессу падающими на пол у его ног.
— Кинс, ты в порядке?
— Д-да. — Не смотри, просто не смотри. — Я имею в виду нет, нет. — Боже благослови футбол, и боже благослови его пресловутую «V», которая была такой глубокой, что мне хотелось протянуть руку и дотронуться до впадинки внизу его пресса, двинуться вниз пока не коснусья его впечатляющего…