— Болезнью твоего отца, — закончил за нее я, проводя руками по своему лицу. — И все это дерьмо Андерсона…
— Думаю, он все еще ненавидит Джекса из-за этого и обвиняет брата в том, что наши отношения закончились, хотя на самом деле, это произошло, потому что он был жестоким контролирующим психопатом. Но какое-то время он заставлял меня чувствовать себя… хорошо, и а потом у меня было ощущение, что я оказалась в ловушке в моем старом доме, ожидая, когда кто-нибудь меня спасет. — Она сморгнула слезы. — Он всегда обвинял Джекса в том, что тот смотрел на меня так, словно хотел меня.
— Кинс. — Боже, я вел себя как урод. — Скажи, что ты знаешь, что я не такой. Что я никогда и пальцем тебя не трону и даже не подумаю, что между тобой и твоим братом что-то есть. Скажи, что не ставишь меня на одну линию с Андерсоном.
Она опустила плечи.
— Я знаю, что ты — не он, но ты так расстроился и…
— Расстроился, — прервал я, — потому что ты мне небезразлична, потому что я хочу тебя знать, хочу всего, каждую чертову частичку тебя. Поэтому, когда я узнал из новостей, что тебя удочерили, а не ты мне об этом рассказала, да, я отреагировал, и мне очень жаль, но знай, что я никогда не буду относиться к тебе так, как этот ублюдок.
Кинси сглотнула.
— Кроме того, у меня был один из тех моментов, когда «мудак во мне» берет под контроль мой рот, и я позволил ему это.
Она хлюпнула носом.
Дерьмо.
— Мой отец был… — Я закашлялся, — Мой отец — алкоголик. Когда моя мама умерла… он все больше начал заглядывать в бутылку, думаю, отец просто хотел, чтобы боль ушла, но когда ты так сильно кого-то любишь, не думаю, что это действительно может помочь. — Я рвано выдохнул. — Я даже больше не вижусь с ним, не из-за отсутствия попыток, он просит денег, я их ему даю, и иногда он присылает смс, рассказывая новости о своей жизни. Знаешь, у нас у всех есть что-нибудь ужасное в прошлом?
Кинси потянулась к моей руке и сжала ее.
Я вздохнул.
— Нам стоит лечь спать.
— Да.
— Вместе.
— Ты на самом деле заявляешь на меня права, да, Миллер? — поддразнила она.
— Да, друг. — Я притянул ее к себе. — Но ослабь полотенце.
— Я — леди.
— Да, — сказал я хрипло ей в шею. — Ты — моя леди.
Она хихикнула.
— Это звучало так по-дурацки, но мое глупое сердце только что сделало кульбит.
— Черт, вот и правильно. — Я поцеловал ее в лоб. — Ведь я Миллер Квинтон, вот почему.
Меня ударили локтем в живот.
— Поумерь высокомерие.
— Это уверенность в себе.
— Ой ли?
— Да. — Я обернулся и выключил свет, а затем прижался к ней своим телом, устраивая ее там, где она и должна была быть — рядом со мной. — Например, я уверен в том, что проснусь хотя бы раз и устроюсь между твоими бедрами. И уверен, ты мне позволишь.
Ее дыхание стало прерывистым.
— Уверен, что завтра утром, когда я поцелую тебя между ног, то буду ругаться из-за того, что мне нужно идти на тренировку, а ты будешь ругаться из-за того, что, если ты опаздываешь, тебе придется делать бёрпи. — Я повернул ее лицом ко мне. — А еще уверен в том, что пропущу кучу ударов, потому что сосредоточен на твоем лице, а не на игре.
— Только на моем лице?
— На этом тоже. — Я с готовностью облапал ее грудь, а потом сжал попку. — И на этом, об этом не стоит забывать.
Она выгнулась, чтобы получше устроить свою попку в моей руке.
— Осторожно, — пробормотал я, мои пальцы вонзились в ее плоть. — Я восприму это как приглашение.
— Забавно, потому что я уверена, что ты хочешь, чтобы тебя пригласили.
— Всегда. — Я засмеялся. — Но нам нужно поспать, первый день всегда изнурительный.
Она застонала и обняла меня за шею.
— Больше никаких секретов.
Я успокоился.
— Кинс, мы не можем рассказать Джексу.
— Но…
Я поцелуем убрал ее сомнения.
— Подожди, пока не пройдет нескольких игр, хорошо? Пусть он привыкнет видеть нас вместе. Особенно сейчас, когда я знаю, почему он так сильно тебя защищает.