От его слов, мне стало чуть легче.
— Так значит вот что ты делаешь, а, Миллер? Когда становится тяжело, ты уходишь? Ты слушаешь тех, кто тебя окружает? Помоги мне понять, потому что в тот вечер, когда ей было очень плохо, ты сбежал. Ты беглец. Итак, что теперь? Что произойдет, когда умрет наш отец? Что произойдет, — прошептал он, — если у нее начнется обострение волчанки? Что тогда ты будешь делать? Уверен, ты все об этом знаешь, верно? Как лечить ее, когда все станет совсем плохо? Что произойдет, если так и будет? Ты оставишь Кинси ради ее же блага? Помоги мне понять… потому что я чертовски уверен, что ты не заслуживал ее раньше, и чертовски уверен, что не заслуживаешь и сейчас. Не после того, что она пережила.
Весь мой мир остановился.
Я открыла рот.
Но не смогла произнести ни звука.
Он все обо мне разболтал.
Перед всеми.
Не помню, как именно я упала на колени.
— О ком, черт возьми, ты говоришь? — прошептал Миллер.
— Обо мне, — ответила я. — Он говорит обо мне.
Комната пошатнулась.
Теплые руки подхватили меня, прежде чем голова обо что-то ударилась.
Черный туннель.
А потом ничего.
ГЛАВА 30
МИЛЛЕР
Волчанка
Обострение.
Болезнь.
Кинс потеряла сознание. Я поймал ее, прежде чем ее тело упало на пол. Ссора между мной и Джексом давно забыта теперь, когда Кинси, самое дорогое, что было в моей жизни — и в его — лежала в обмороке.
Обрушились воспоминания о моей маме, которая сваливаясь безжизненной кучей на моих глазах.
И жгучая боль, раздирающая меня на двое, говорила, что я больше никогда не смогу стать целым, долбилась в мои виски, мешая видеть. Не снова. Только не снова.
— Кинс? — Я схватил ее за руку. — Очнись, детка.
Джекс шагал перед диваном, то вытирая свое лицо руками, то ругаясь на меня.
Наконец, через несколько секунд, хотя казалось, что прошло не меньше десяти минут, Кинс распахнула глаза, сфокусировавшись на моем лице. На ее лице расползлась легкая улыбка, но затем пропала. Она медленно приняла сидячее положение.
Джекс перестал шагать и встал перед ней на колени, сжав ее ладонь между своих.
Она отдернулась.
— Какое ты имеешь право?
Джекс покачал головой, потом так сильно прикусил нижнюю губу, что мне показалось, что вот-вот пойдет кровь.
— Я твой брат. Это моя работа. Моя.
— Твоя работа заключается в том, чтобы оповещать всем в этой комнате о моем прошлом? — закричала она.
Он вздрогнул.
— Нет. — Его лицо вспыхнуло от гнева. — Но какого хрена ты делаешь, Кинс? Если бы это было по-настоящему, если бы ты действительно любила этого парня… — Меня бесило, что они говорили обо мне. Они заслуживали приватности. У меня было такое чувство, что кто-то взял кувалду, чтобы разбить мое сердце. — Если бы ты его любила, то все бы ему рассказала. Если бы он тебя любил, если бы ты не была просто горячей телкой, удобной…
Я зарычал.
— Он пожелал бы узнать о тебе все… Ты так сильно заболела, когда была с Андерсоном, тебе было так больно, а меня не было рядом, чтобы все это остановить, ты не позволяла мне помочь, а теперь попала в другую безнадежную ситуацию.
— Но я никогда не просила тебя вызволять меня, — заметила она, ее голос был пронизан гневом и болью.
Вызволять? Какого черта? Зачем ее нужно вызволять? От меня? Почему вообще они про это говорят?
Я уронил ее руку.
Мне пришлось.
Моя слишком сильно дрожала, чтобы от меня была польза.
Джекс нахмурился.
— Это моя работа.
— Кто назначил тебя ее делать? — выпалила она в ответ.
— Я сам! — взревел он, вскакивая на ноги. — Кто был рядом, когда твои родители оставили тебя одну на грязном полу? Кто помог промыть порезы на твоих ногах? — В его глазах появились слезы. — Кто держал тебя за руку в больнице, когда врачи не могли понять, что с тобой случилось, и думали, что у тебя рак? Я! Там был я! — Джекс стукнул себя кулаком по груди. — Я заработал гребаное право защищать тебя — оберегать тебя от всего…
— Уходи, — прошептала она. — Сейчас же.
— Кинс. — Боль отразилась на его лице. — Прости, мне не следовало говорить о…
— Уйди.
— А что насчет него? — Джекс кивнул головой на меня. Да, видимо, я был «счастливым» сукиным сыном, которого он бросал под автобус. Мило.
Если он считает, что я ее брошу. То ему стоит подумать еще раз.
Она вздохнула и скосила на меня глаза.
— Тебе тоже нужно уйти.
Я сделал рваный вдох.
— Нет.
Извиняющееся выражение лица Джекса сменилось самой настоящей яростью.