Харли усмехнулась ему.
— Трюк в том, чтобы добавить две порции коричневого сахара и немного любви.
Глаза Джекса наполнились слезами, и он взял ее за руку.
— М-м-м. — Папа поднес печенье к губам и откусил кусочек. — Сахар чувствуется, но любовь? Она остается с тобой, не так ли, Харли?
— Да. — Ее губы задрожали. — Это действительно так.
Она коснулась своего живота.
Я нахмурилась, потом посмотрел на Джекса.
Его руки последовали за ее руками.
Словно он ее защищал.
Прикрывал ее тело?
Или, возможно, я просто была гиперчувствительной и чрезмерно эмоциональной.
Я не была уверена, сделал ли он это преднамеренно, или же просто потому, что там находились ее руки. Мой папа тоже это заметил, его глаза слегка сощурились, а это означало, что он думал.
Моя мама взбивала подушки. Он схватил ее за руку и поцеловал.
— Дай мне несколько минут с моими детьми.
Миллер и Харли собрались уходить.
Отец прочистил горло.
— Со всеми моими детьми.
Миллер застыл.
Харли тихонько охнула.
— Сядьте. — Папе не нужно было просить дважды.
Все мы нашли места у его кровати, Джекс сел на угол, я на колени Миллера, а Харли на второй стул.
— Теперь, — усмехнулся отец. — Гораздо лучше. Итак, Джекс, похоже, тебе есть чем заниматься вне поля.
— Пап…
— Рад за тебя, сынок. — Он посмотрел на Харли. — Он хорошо с тобой обращается?
Джекс выругался себе под нос.
— Сначала да, потом нет, и теперь снова да. — Она подмигнула. — Мы счастливы. Очень счастливы… хотя он храпит как слон, и не смывает в туалете.
— Серьезно!? — спросила я.
Папа фыркнул, а Миллер прикрыл смешок ладонью.
— Спасибо, Харли. — Джекс закатил глаза, затем на его губах появилась улыбка, и он потянулся к ее руке.
— Дети, вы нужны друг другу. — Папа кивнул. — Кинси, смотрю, у вас с Миллером все серьезно.
Я усмехнулась.
— Да, ну, я вроде как его люблю.
— Знаю. — Папа пожал плечами. — Даже когда ты пыталась не любить.
Я облизала губы и кивнула.
— Миллер? — папа нахмурился. — Ты закончил вести себя как засранец?
Джекс рассмеялся.
— Да, сэр. — Миллер широко улыбнулся. — Смело могу сказать, что мои дни в качестве засранца прошли… Совсем недавно мне еще раз напомнили, что лучше иметь сердце льва. Когда-то оно у меня было — до того, как умерла моя мама, — и думаю, что я его, наконец-то, вернул. — Он сжал мою руку. — И за это нужно благодарить Кинси… и маленького мальчика, которого через несколько дней отсюда выпишут.
— Ха. — Папа положил на тарелку половину своего несъеденного печенья. Я быстро схватила тарелку и поставила ее на поднос для его удобства.
— Джекс, я еще не умер. Постарайся на этой неделе не ввязываться в драки, я буду за тобой следить. И Миллер, тебе нужно немного поднапрячься и лучше блокировать, дай моему сыну еще несколько секунд, чтобы бросить тебе мяч.
— Да, сэр, — сказали они оба в унисон.
— А теперь… — Папа согнул указательный палец, и мы все подались вперед. — Слушайте внимательно…
Я затаила дыхание.
— Мое тело сдается, но душа — боец. Поэтому, когда я покину эту землю, хочу, чтобы вы помнили, хотя мое тело и сломано, ушло, превратилось в пыль, моя душа свободна. — Его глаза наполнились слезами. — После моих похорон вы выпьете по несколько шотов виски. И я хочу, чтобы были печеньки. Если кто-нибудь принесет вашей маме лазанью, то выбросите ее! И никаких запеканок! Я хочу радости! Я хочу уйти также, как и пришел, голым и громким. Хочу, чтоб были воздушные шары, праздник, и еще хочу, чтобы меня похоронили с моей вилкой. — Он подмигнул.
— С вилкой? — Миллер просто не мог не спросить.
— Ты никогда не слышал эту историю? — усмехнулся отец. — Умирают муж и жена. Муж сказал, что если он умрет первым, то хочет, чтобы жена похоронила его с его вилкой. Хочешь знать почему?
— Потому что он любил есть пироги? — предположил Миллер.
— Нет! — Улыбка папы стала шире. — Жизнь — это главное блюдо, сынок… а что после жизни? Ну, затем идет десерт. И я не появлюсь на небесах — где находится мой десерт — без вилки. Не имеет абсолютно никакого смысла. Мужчина должен быть готов к таким вещам.
Я закатила глаза, хотя они все еще были наполнены слезами, а Миллер рассмеялся и кивнул.
— Точно, вилка нужна.
Они с Джексом обменялись взглядами.
Как братья. Общая грусть.
Общее горе.
За всю свою жизнь я никогда не видела, чтобы мой брат прикасался к другому парню, помимо моего отца. Я бы не назвал его холодным. Он просто был сдержанным, все контролировал.