— Ты закончил?
Я вздохнул.
— Да, наверное. Не знаю.
— Ты, Миллер Квинтон, помимо моих папы и брата, один из лучших мужчин, которых я знаю. Ты добрый. Умный. Щедрый. Вдохновляющий. Ты любишь всем своим сердцем, даже когда боишься, что оно снова разобьется, и когда я нуждалась в тебе больше всего, ты был рядом. Знаешь, когда я была маленькой, Джекс был моим героем. Он был… всем. Я поставила его на пьедестал и разозлилась, когда он с него упал.
— Глупый Джекс, — поддразнил я.
— Именно!? Я кое-что узнала о пьедесталах, о совершенстве. В конце концов, ты падаешь, и когда падаешь, то падаешь очень сильно, Миллер. Не хочу совершенства. Я просто хочу тебя. Хочу нас. Хочу того, что у нас есть, эту обжигающую неистовое и неудержимое, что есть между нами. Это все, что мне нужно. И если в процессе ты будешь эгоистом? Хорошо. Потому что это означает, что ты хочешь меня исключительно для себя… и это отлично мне подходит, я была твоей с самого первого поцелуя в Вегасе.
— Я тебя люблю.
— Я тоже тебя люблю, — медленно произнесла Кинс, смотря мне в глаза.
Я поцеловал Кинси, попробовал ее. Я так сильно ее жаждал, что не мог перестать целовать.
— Тебе принадлежит мое сердце, Миллер Квинтон. Мне жаль, что сейчас ему очень больно. Ты заслуживаете сердце, которое не будет никого оплакивать.
Я вздохнул.
— Ох, Кинси, мое сердце никогда не прекращало оплакивать маму, возможно, наши два сердца могут помочь друг другу исцелиться.
Она кивнула.
— Я был неправ.
— В чем?
Я медленно стащил с нее свитер.
— Все будет хорошо. Все становится лучше, когда ты с кем-то, кого любишь. Все становится лучше.
Ее глаза наполнились слезами, когда она кивнула и положила ладонь на мое сердце.
— Я знаю.
ГЛАВА 39
КИНСИ
Его поцелуи были словно наркотик. Его руки — собственнические, как и всегда были с того первого раза.
Когда он очертил языком мой пупок, я чуть не ударила его по лицу.
— Ты прекрасна. — Мой рот Миллера накрыл мои губы. — Так прекрасна.
— Уверен, что тебе не очень больно? Тебе сегодня досталось.
— Ты того стоишь. — Он слегка поморщился и завис надо мной.
— Нет! — Я выползла из-под него, и пошла обнаженной в ванную комнату, включила горячую воду и указала на Миллера. — В душ, сейчас же.
— Какая властная, — проворчал он, вставая и спуская штаны, а я стояла и пялилась на кожу цвета мокко и пресс, от которого аж голова закружилась. — Увидела что-то, что тебе понравилось?
— Что-то. — Я пожала плечами. — Во множественном числе.
Миллер остановился передо мной, и я положила руки ему на грудь. Он меня поцеловал меня, прижав к стене, занес в душ, дразня мой язык своим. Горячая вода обрушилась на мою спину, намочила волосы, несколько прядей прилипло к лицу.
— Люблю тебя. — Миллер опустил голову, начал пощипывать губами мою шею, вдыхать мой запах, а потом поднял руку над моей головой и опустил меня на себя.
Мое дыхание ускорилось. Миллер входил и выходил из меня. Вокруг нас клубился пар, пока мы занимались любовью.
Любовь.
Вот что было между нами.
И в моем воображении картинка внезапно встала на место.
Меня спас принц.
Охранял король.
Отдали рыцарю на его белом коне… тому, который утверждал, что у него разбито сердце… но оказалось, что оно подходит тому, которое бьется в моей груди.
Любовь будет посильнее смерти.
Я позабочусь об этом.
— Люблю тебя, — говорил он снова и снова. Я потерялась в ощущении его сильного тела, в том, что он заставлял меня чувствовать себя сильной. — Так сильно тебя люблю.
ЭПИЛОГ
МИЛЛЕР
Похороны состоялись три недели спустя.
Не одну.
Три.
Хотелось бы думать, что отец Кинси иДжекса сражался чуть интенсивней, потому что хотел увидеть внуков. Рак распространил свои щупальца по всему телу, и Бен в конце уже не мог дышать без аппарата.
И когда пришло время.
Мы все были с ним.
Даже Санчес и Эм.
Члены команды расположились в комнате ожидания.
Моя семья.
Шесть лет назад я потерял семью. Я потерял все.
А сейчас?
У меня было около восьмидесяти человек, которых называл братьями, нескольких я называл сестрами, нескольких называл друзьями.
Одну девушку я скоро назову невестой.
Я плакал.
Я обещал Бену, что позволю себе слезы.
Я оплакивал его. Оплакивала свою маму. Плакал за Кинси и Джекса.
Плакал за себя.
За все то время, когда сдерживал слезы, опасаясь выглядеть слабым перед моим отцом, опасаясь, что как только я начну, не смогу остановиться.