А если он не поверил в их ложь.
То не будет держаться от нее подальше.
Я откинулся на спинку дивана и застонал.
Я отказывался рисковать и сосредотачиваться не на футболе и отце, а даже на малейшую возможность того, что Андерсон снова испортит жизнь Кинс.
У меня сдавило в груди.
Мысли путались, вынося на первый план мрачные воспоминания о том, как нес в дом маленькую Кинси, а еще кровь, ее крики. И о том, как годы спустя она встречалась с Андерсоном, и пустота на ее лице не давала покоя. Этот контролирующий ублюдок должен сидеть в тюрьме.
Я серьезно относился к жизни своей сестры, к ее сердечным делам. Кое-кто мог бы сказать, что слишком чересчур. Но этот кое-кто может отправляться к черту, потому что никто не знал Кинс так, как я — не знал ее боли, не разделял ее.
Ведь, именно я тогда был с Кинс, помогал собирать осколки.
Когда ее бросили.
Когда она была потерянной.
Когда ей было больно.
Когда Андерсон унижал ее словами до тех пор, пока девушки, которую я знал, больше не стало.
Когда Кинс была лишь оболочкой той, которой она была сейчас. Когда она смотрела на пищу так, словно еда сейчас оживет и кинется на нее… Когда она совсем перестала приходить на праздники, потому что ее парень был таким садистским контролирующим ублюдком, что отказывался позволять ей видеться с ее семьей, опасаясь того, что мы расскажем ей правду… Что он обращался с ней, как с рабыней, и еще заставлял ее за это его благодарить.
Я ненавидел то, как много видел в Андерсоне общего с собой.
И вот через две недели начнется предсезонье.
Через. Две. Недели.
Я разблокировал телефон и снова набрал Миллера.
— Йо. — Он казался запыхавшимся.
— Йо? — повторил я. — Йо? Вот так ты отвечаешь на звонок после дерьма, вроде той фотографии в соцсетях? Йо?
— Ох, извини, ты ожидал, что я начну беседу с объяснений? Именно ты попросил меня это сделать, и при первых признаках того, что мы с Кинс встречаемся, ты облаиваешь мою задницу?
Миллер чересчур сильно защищался.
И у меня встали дыбом волоски на руках.
Я решил не трогать его.
Ведь, если я что точно и знал о своем друге, это то, что он начинал защищаться лишь тогда, когда что-то скрывал.
Я лишь молил Бога, чтобы это «что-то» не было связано с моей сестрой.
— Послушай, — я прочистил горло, пытаясь успокоиться. — Я тут подумал...
— А когда ты не думаешь?!
Я хмыкнул.
— Для кого-то, чей язык совсем недавно был во рту моей сестры по самое горло, у тебя на удивление плохое настроение. Интересно, с чего бы это?
— Уж точно не потому, что я этим наслаждался, — быстро сказал он.
— Ох?
— Черт, нет! Она твоя сестра, мужик. Итак, о чем же ты думал?
— Об ужине.
Он помолчал.
— Ты мне позвонил, потому что голоден? — сказал затем Миллер.
— Да, Миллер, я тебе позвонил, чтобы ты привез мне еды. — Я закатил глаза. — Нет, я подумал, что было бы… весело… — я запнулся на последнем слове. Когда я в последний раз веселился? — Весело, — повторил я, заставляя себя говорить более расслабленно, несмотря на то, что свободной рукой я сжимал диванную подушку с такой силой, что у меня онемели пальцы. — Было бы весело, если бы мы все вместе сходили на ужин.
— Мы все?
— Ты, я, Санчес, Эмерсон, Кинс… Ну, ты знаешь, все мы.
Миллер колебался. Какого черта он колебался? На заднем плане раздался чей-то голос.
— Там с тобой кто-то есть?
— НЕТ! — крикнул он. — Извини, пришлось убавить звук на телевизоре, а то он такой громкий и раздражающий…
— О’кей…
— Итак, ужин… — Миллер кашлянул, затем кашлянул громче.
— Чувак, ты заболел? Тебе же лучше, если ты ничем не заразил Кинс!
— Рад, что ты о ней беспокоишься больше, чем обо мне, это причиняет боль, мужик.
— Она — родная кровь. — Я сделал паузу, поморщился и добавил: — Тебя можно заменить.
— Я запомнил.
— Итак, ужин? — Я уже в третий раз об этом спрашивал? Явно потерял нить разговора.
— Звучит здорово, но ты приведешь с собой девушку.
Я похолодел.
— Хрен с два я это сделаю!
— Если ты придешь без пары, я гарантирую, что Кинс не согласится пойти со мной, пока ты не согласишься привести с собой девушку. Ты же знаешь, какая она в последнее время, пытаясь тебя с кем-нибудь свести.
— Она разрушает мою концентрацию, и знает это!
— Весело, — фыркнул Миллер. — Ты едва можешь произнести это слово без хмурого вида, может попытаешься хоть раз действительно повеселиться, лучший во всей Америке квотербек, получивший кубок «Хейсмана» (прим. пер.: The Heisman Memorial Trophy — награда самому яркому игроку, вручаемая по итогам регулярного сезона NCAA. Трофей был создан в 1935 году для вручения самому ценному игроку восточного Миссисипи. Позже он стал более универсальной наградой, вручаемой специальной комиссией теперь уже любому футбольному игроку в колледже).
У меня пересохло во рту.
— Ты же знаешь, что я ненавижу, когда ты вспоминаешь об этом дерьме.
— Настоящие друзья показывают друг другу свои трофеи.
— Повтори это медленнее, Миллер, и скажи, как это звучит, я подожду.
Он громко хохотнул.
— Мужик, просто приведи кого-нибудь!
У меня на лбу начали выступать капельки пота. Я не ходил на свидания. Я не мог. Женщины не встречаются с такими парнями, как я. Они хотят их трахнуть, хотят заполучить главную роль в следующем понравившемся им фильме, внезапно беременеют, а затем смеются всю дорогу в банк. За все время, что я в футболе, не было ни одного случая, когда бы я почувствовал себя достаточно комфортно, чтобы пригласить женщину на свидание, и при этом не испытывать опасений относительно ее злого умысла.
— У меня нет времени, чтобы найти себе пару, — пробормотал я. — Уже два часа дня, а ты знаешь, что я люблю рано ужинать.
— Боже, ты настоящий старый пердун, а ведь понимаешь, что есть что-то еще помимо меню для ранних пташек, да?
Конечно же я об этом знал, и у меня были деньги на все, что бы ни захотел, черт побери, просто не хотел застревать в толпе, где все женщины только и делали, что пялились, поднимали повыше свои юбки, писали на салфетках номера своих телефонов, или просто зажимали меня в углу и предлагали секс. Мне хотелось чего-то настоящего.
Чего-то такого, как у моих родителей.
Я почувствовал острую боль, настолько жалящую, что у меня перехватило дыхание, от того как она ударила меня прямо в грудь.
— Миллер…
— Давай, хотя бы соберемся в семнадцать тридцать, разошли групповое СМС, и, возможно, тебе повезет, и к тому времени кто-нибудь появится у тебя на пороге, — быстро добавил друг, потому что должно быть, заметил изменения в моем голосе.
— Не хочется тебя расстраивать, дружище, но я не склонен платить за свидания или за стриптизерш и проституток.
— Ах, тебе нравится, чтобы они обслуживали тебя бесплатно?
— Ублюдок.
— Джекс?
Я уставился на потолок, в груди сдавило из-за страха перед одной лишь идей разговора с девушкой, ради приглашения на свидание. Я ни с кем не встречался с колледжа, и это было самой настоящей катастрофой. На меня западало очень много девушек, и они делали это так отчаянно и бездарно, что я с головой ушел в футбол, ведь именно он дарил мне спокойствие. Футбол был единственным, чему я мог доверять. Футбол оставался в моей жизни не потому что на подходе был чек на кругленькую сумму.