Я узнаю детали и доведу да Кинс позитивную версию.
Конец.
— Что случилось?
По какой-то причине я спрятал свой телефон, словно подросток, просматривающий порно, а затем мысленно обругал себя. Мне было тридцать два, а не тринадцать.
Наконец мама вошла в комнату. Ее каштановые волосы с проседью были собраны в короткий хвост на макушке, на ней были ее любимая толстовка от Victoria's Secret и штаны для йоги.
Нахмурившись, она сморщила нос, глядя на телевизор. Черт, я даже не был уверен, что именно там показывают.
Я услышал стоны.
О, хорошо. Канал HBO. Хороший выбор, Джекс.
— Я не понимаю, почему вы с сестрой так одержимы этим сериалом. — Она вздохнула и покачала головой.
— Говоря такое убедись, что Кинс не услышит, как ты это говоришь. «Футболисты» — ее наркотик. — Я продемонстрировал кавычки в воздухе, на что мама усмехнулась и бросила мне подушку в лицо. — Эй!
— Мне нравится, когда ты остаешься здесь.
— Мне тоже. — Я огляделся. — Напоминает, на что была бы похожа моя жизнь, если бы папа не заставил меня поднять задницу и не съехать отсюда. Вероятно, я бы все еще жил в вашем подвале и просил тебя стирать мои вещи.
— Маловероятно. — Улыбнувшись, она подмигнула. — Я бы тебя выставила до того, как это произошло бы.
— Я тоже тебя люблю, мам.
— Нам нужно поговорить.
Да, снова чувствую себя тринадцатилетним.
Мой телефон пиликнул дважды.
Неужели Харли написала ответ?
Почему меня это волнует?
Почему я так быстро становлюсь рассеянным из-за какого-то сообщения?
— Ты выглядишь напряженным. — Мама похлопала меня по руке.
— Совсем нет. — Ложь. Я жил в постоянном состоянии стресса: сон, стресс, сон, повторить.
Она сжала губы, а потом произнесла слова, которые я боялся услышать.
— Дорогой, думаю, нам пора звонить в хоспис.
Я втянул ртом воздух и посмотрел на ее сжатые руки. Между пальцами была зажата бумажная салфетка, на пальце блестело обручальное кольцо.
Нечестно.
Это было неправильно.
Папа играл в футбол в колледже.
Все еще бегал марафоны.
Мой отец был здоров.
Хоспис?
— Нам нужно рассказать Кинс, дорогой, — раздался голос мамы. — Это несправедливо по отношению к ней. Я сказала ей заехать в пятницу, и продолжаю посылать веселые сообщения, как ты и хотел, но, дорогой, ему не становится лучше, он не... — голос ее прервался всхлипыванием. — Дорогой, папа не поправится.
— Ты этого не знаешь, — сказал я шепотом. — Врачи сказали...
— Он больше не хочет делать химиотерапию. Он… — она вздрогнула. — Он хочет жить, милый, но не так, как сейчас… с постоянной болезнью, онемением, усталостью, болью.
Химиотерапия убивала отца, медленно поедая изнутри. Я придал лицу самое сильное свое выражение и подавил гнев, печаль, каждое чувство, которое подвело бы мой голос, то, как стоял, то, как говорил.
— Я понимаю. — Я кивнул и притянул маму в крепкое объятие, ненавидя тот факт, что дрожал не потому, что мне было грустно. Я дрожал, потому что отец проигрывал битву. И в этой вселенной не было ни одной чертовой вещи, с помощью которой я мог бы помочь ему выиграть.
Она отстранилась и вытерла глаза.
— Ну все, больше никакой печали. Расскажи мне, как вчера прошел ужин.
Я застонал из-за смены темы. Мама хорошо умела менять тему, она говорила что-то вроде: «О, дорогой, я так горжусь тобой за выигранную игру, ты знал, что внучка Лолы недавно устроилась на работу недалеко от города? Разве она не прелестна?».
— Ого. — Я усмехнулся. — Мило, мама, очень мило.
— Итак, ужин?
— Ты. — Я рассмеялся. — Если так хочешь знать, девушка, с которой свела меня Кинс… — Глаза мамы загорелись, как рождественская елка. — Да, судя по взгляду на твоем лице, ты уже планируешь мою свадьбу и готовишь мне презервативы с пробитыми в них дырками.
— Я бы никогда не дала презервативы своему сыну. — Она положила руку на сердце.
— Мама! Ты в прошлом году давала мне презервативы!
— Ты еще не женат! Мне нужны внуки! — вскричала она. — Я пыталась тебя воодушевить. Доктор Фил говорит, что...
Я прикрыл уши.
Она отдернула мои руки.
— Итак? Значит, все прошло хорошо?
— Она меня оскорбила.
Похоже, маму это не обеспокоило.
— И моих друзей.
Даже не вздрогнула.
— И практически сказала, что у меня совсем нет мускулов.
Мама наклонила голову.
— Ну, ты довольно худой.
— Ты даже ее не знаешь, но уже на ее стороне! Вот почему я не привожу девушек домой! Ты бы нас поженила до того, как она бы вышла за дверь!
— Что не так с браком?
— Кто женится? — раздался скрипучий голос моего отца.
— О, Бен, разве это не чудесно? — заорала мама.
Папа стоял сверху на лестнице, ухмыляясь во весь рот.
— Вернись в кровать! — приказал ему я.
— Я хочу сэндвич! — закричал он.
— По крайней мере, к нему снова вернулся аппетит. — Я обнадеживающе взглянул на маму.
Она встала.
— Это еще не конец. Почему бы тебе не привезти юную леди на семейный ужин в эту пятницу? Когда придет и Кинс.
— Мы больше не устраиваем семейные ужины по пятницам, — сказал я невозмутимым голосом. — Мы прекратили их устраивать, когда уехала Кинс.
— Хорошие новости, Бен! — крикнула мама, но все время усмехалась мне: — Мы снова устраиваем семейные ужины по пятницам!
— Ура. — Я ясно получил свою порцию сарказма и обычного поведения от отца.
Я нехотя поднял вверх кулак, а затем медленно покачал головой, глядя на маму.
— Этого не будет.
— Будет. — Она так сильно ткнула меня в грудь пальцем, что ногтем практически проткнула мою кожу. — А теперь будь хорошим мальчиком и позвони девушке. — В одно мгновение выражение ее изменилось из радостного в печальное. — Знаешь, если ты остепенишься, это благотворно повлияет на твоего отца.
— Ты используешь больного человека, чтобы манипулировать мной. Где-то записано, что это против правил.
Она пожала плечами.
— Я — мама, и сама устанавливаю правила. Приведи ее. Осчастливь отца. Неужели это так трудно?
Трудно.
Черт.
Папа высунул голову из-за угла.
— Что там у нас с сэндвичем?
— Еще больше хороших новостей! — мама направилась к лестнице. — Наш сын приведет домой девушку!
— Ох, а я все это время считал его геем.
— Я тоже тебя люблю, папа. — Я показал ему средний палец, пока мама была к нам спиной, и получил такой же в ответ, когда она повернулась ко мне, чтобы показать «класс».
Мне стало почти жалко бедную девушку, которой придется сидеть за нашим обеденным столом. Если ты не рос среди безумцев, было немного сложно привыкнуть.