Андерсон не шелохнулся.
— Сейчас же, — громче сказал Миллер, сжав зубы.
Андерсон опустил руку и подмигнул мне, прежде чем медленно пройти мимо Миллера, словно был владельцем этого места.
Не знаю, как Миллер оказался рядом со мной, прежде чем подогнулись мои ноги, но я вдруг оказался у него на коленях. Моя голова была прижата к твердой груди, его сердце билось мне в ухо, словно было в нескольких секундах от того, чтобы ударить через кожу и дать мне пощечину за мою глупость.
— Ты в порядке? — Его подбородок покоился на моей макушке, я почувствовала, как вибрация произнесенных им слов проникла в мое тело.
Я кивнула, его голова двигалась вместе с моей.
— Вафелька, неправильно врать своему Цыпленочку, ты же это знаешь, да? Это словно… арахисовое масло, ругающее желе, это просто неправильно.
Я хихикнула, а потом обнаружила, что обхватываю руками его голый торс, и впервые осознала, что, в сущности, он был полуобнажен.
— Ты в полотенце. — Мои руки застыли у него за шеей.
Его губы нашли мое правое ухо.
— Хочешь, чтобы я оставался в полотенце? Потому что могу его сбросить в течение нескольких секунд.
— Ты бы сделал мне непристойное предложение, чтобы отвлечь.
— Все было так хреново?
Я снова кивнула. Горячее дыхание обдувало мою шею, мне хотелось свернуться в клубок у него на груди, умолять его обнять меня и защитить меня от всего плохого — с Миллером всегда было так хорошо.
Что в нем было такого?
Он был искренним.
Верный.
Но определенно небезопасный. Очень небезопасный.
Нет, то, как я с ним себя чувствовала, сильно отличалось от того, кем он был на самом деле — опасным человеком, в которого по глупости все больше и больше влюблялась, хотя уже дважды обжигалась из-за него.
И все же мое глупое сердце продолжало это делать. Может, все изменилось? Может, он теперь другой? Может, хочет большего?
Миллер Квинтон?
Нет, он однажды испытал любовь.
И я очень сомневаюсь, что снова рискнет полюбить.
Особенно из-за меня.
— Ты ужасно много вздыхаешь для девушки, которая только что поняла, что всего лишь полотенце отделяет ее и ее любимого объекта.
— Так, теперь ты — объект?
Он поднял голову.
— Только некоторые мои части, как думаешь?
— Джекс бы тебя убил, если бы увидел прямо сейчас.
— Джекс может поцеловать меня в задницу. — Миллер низко зарычал, его лоб касался моего, а губы приближались к моим.
— Эй, полегче! — Санчес вошел, но сразу же вышел.
Я отдернулась от Миллера и прокляла свою собственную слабость.
— Назови мне хоть одну причину не отрывать голову Андерсона. — Миллер полностью проигнорировал тот факт, что Санчес только что наткнулся на меня, сидящей на его коленях. — Одна из причин, или я пойду за ним, в этом полотенце или без него.
— Прежде всего, твоя нагота, вероятно, напугает его до усмрачки…
— Потому что у меня большой член?
Я прикрыла свое горящее лицо руками.
— Да, потому что у него очень маленький.
— Ха! — Миллер рассмеялся, затем поднял одну мою руку и слегка ударил по ладони, — Дай пять. «Плоская Задница» — вот так тебе нужно огрызаться с ним в следующий раз, когда он будет тебе говорить всякую хрень.
Я вздрогнула, этого было достаточно для того, чтобы Миллер перестал улыбаться и одарил меня одним из тех пронизывающих взглядов, от которых все мои девчачьи части встрепенулись по совсем неправильным причинам.
— Кинс, пообещай мне просто держаться подальше, и если он снова загонит тебя в угол, то ты ему нагрубишь и уйдешь, поняла?
Я несколько раз кивнула.
— Поняла, мистер командир.
— Или я покажу ему свой пенис, — пообещал он.
Джакс выбрал очень плохое время, чтобы войти.
Полностью одетая я сидела на полуобнаженном Миллере, который держал меня достаточно близко, чтобы поцеловать, и он только что сказал, что собирается обнажить свой пенис.
— Никто не будет НИКОМУ показывать свой пенис! — прорычал Джекс, указывая пальцем на Миллера.
— Не мне. — Я закатила глаза и сделала вид, что мне плохо, когда вскочила с колен Миллера, но чуть не уткнулась лицом в пол. Вот так сильно он на меня влиял, очень весело.
— Кинс, ты хорошо себя чувствуешь? — Джекс в одно мгновение оказался около меня, с таким же взволнованным выражением лица, которое я видела, но которое он пытался скрыть всякий раз, когда я чихала хотя бы раз или у меня была температура выше тридцати и шести.
Я отдернулась от брата и встретилась глазами с прищуренным взглядом Миллера. Я отказывалась давать ему знать эту часть меня, ту часть, которая еще больше затруднит возможность того, что он влюбится в меня.
Да о чем это я?
Неужели я хотела этого?
Нет.
Оставайся сильной.
Непоколебимой.
Он хочет только секса.
Ничего себе, я вдруг почувствовала себя, прям как Эмерсон в прошлом году с Санчесом, застрявшей с парнем, который хотел от меня только одного, в то время как я хотела намного большего.
Больше всего.
Если и была одна вещь, которую я поняла из-за Андерсона — из моего прошлого — это то, что я заслуживала большего.
И собиралась бороться за это.
Больше никакой слабости.
Больше никако…
Полотенце упало.
Оно, блин, упало.
На пол.
Миллер быстро его подобрал.
Я замедлила время… или, возможно, время просто замедлилось по моей прихоти. Он…
— Прикройся, мужик! — Джекс бросил на него гневный взгляд, а затем снова обратил на меня внимание, но не раньше, чем я заметила, что Миллер мне подмигнул.
Ублюдок сделал это нарочно!
О, да, позже он заплатит за это.
После того, как я переживу этот момент, по крайней мере, несколько десятков раз, а затем сохраню его в самом дальнем уголке памяти в папке с надписью «Голый Миллер». Которая, так вышло, будет за папкой «Лучшие оргазмы моей жизни», которая стояла прямо перед папкой «Поцелуи Миллера».
Миллер поднял руки в знак поражения и пошел к мужской раздевалке, скорее всего, переодеться.
— Кинс, — простонал Джекс. — Посмотри на меня.
Я встретилась с ним глазами.
Проклятье, я ненавидела видеть в них беспокойство.
— Я знаю, что мама написала тебе о семейном ужине. Она буквально сделала это прямо на моих глазах и, конечно же, сразу после того, как папа показал мне средний палец.
Я хихикнула.
— И судя по твоей переписке, ты приведешь Харли.
Левый глаз Джекса дернулся, он быстро опустил взгляд на пол.
— Меня практически принудила мама.
— Да, я уже вижу, как это было. Сколько в ней? Сто пятьдесят семь сантиметров? Пятьдесят два килограмма в мокрой одежде? Бедный мальчик, что же мама сделала? Села на тебя? Ткнула пальцем в грудь и угрожала плюнуть тебе на лоб?
— Очень смешно. — Он ухмыльнулся, но все еще не встречался со мной глазами. — Она, х-м, использовала принуждение. Давай просто скажем, что она очень хороша в «нагромождении» на человека груды вины и в том, чтобы заставить тебя поблагодарить в ответ.