— Ты смотришь на конец.
— Да. Так и есть.
Мое сердце немного раскололось.
Я знал, что значит потерять родителя.
В английском языке не было слов, чтобы описать, насколько отстойной становится жизнь, какую сильную боль это все еще причиняет спустя годы, как ты все еще слышишь голос родного человека и, проснувшись, бежишь на кухню, а там понимаешь, что он никогда не вернется.
Я отвернулся.
— Я тебя понял, ты ведь это знаешь, верно?
— Да, мужик. — Казалось, Джекс наконец-то очнулся. — Я знаю.
— И я позабочусь о Кинс, по крайней мере, эту «коробку» тебе не нужно открывать, хорошо?
Потому что уже ее открыл, разграбил, погрузился, вошел — матерь божья, меня поджарят, я буду гореть в аду.
— Ты разбирайся с тем, с чем тебе нужно, а я помогу с остальным.
— Он разбил ей сердце, — сказал Джекс. — Я не позволю этому произойти снова.
— Ты снова запрешь ее в комнате?
— Если придется. — Он был смертельно серьезен, бедная Кинс.
— Я в буквальном смысле задушу тебя во сне, — раздался голос Кинси, и она медленно вышла из комнаты в шортах из спандекса, достаточно плотно облегающих, чтобы у меня случился сердечный приступ, и в майке, которая не оставляла ничего для воображения. — Я собираюсь поехать на стадион, чтобы позаниматься на тренажерах.
— Хрен с два ты это сделаешь! — заорал Джекс.
Вот так.
Кинси вытерла давние слезы.
— Именно так я снимаю стресс! — Она схватила свои ключи. — И наши тренировки начнутся через неделю, мне нужно избавиться от этого! — Она хлопнула себя по заднице.
Клянусь, сейчас был самый тяжелый момент в моей жизни, потому что я смотрел в потолок, а не в направлении звука. Хотя, вероятно, я потерял очки перед Богом, когда воспроизвел в воображении образ того, как шлепаю ее по заднице, до тех пор пока не заболит ладонь.
— Я не могу поехать с тобой. — Джекс стиснул зубы. — Мне нужно просмотреть одну запись.
И вот так же все взгляды упали на меня.
И под «все», я имею в виду то, что Кинси сердито смотрела на меня и, молча, посылала в моем направлении достаточно угрожающие взгляды, чтобы стало ясно, что она об этом думает, а вот глаза Джекса умоляли.
Нельзя выиграть во всем.
— Я тоже должен, х-мм, сходить в спортзал.
— Вот это сюрприз, мы можем потусоваться как братаны, и я могу дать тебе фору. — Кинси потерла руки. — Ой, подожди, ты можешь поднять десять таких как я. Просто позволь мне делать мое дело, и ты можешь делать то, что делают тупые футболисты.
— О, да, и что же это? — клюнул я на приманку.
— Выглядеть красивыми. — Она подмигнула нам обоим.
— Джекс, она назвала нас красивыми.
— Не борись с этим. — Кинси дернула за дверцу холодильника и достала бутылку с водой. — И если ты едешь, чтобы исполнять роль няньки, тогда я, по крайней мере, должна нас отвезти.
— Хорошо.
— На твоей машине. — Кинси бросила свои ключи на стойку и протянула руку. — Ну же, давай их сюда, детка. Или подожди. — Она постучала пальцем по подбородку. — Думаю, для тебя нужно придумать прозвище получше… — Ее глаза были воплощением зла. Мне не понравился ее взгляд, ну, большей части не понравился, а оставшейся части очень даже, вот предательская часть. — Куриная вафелька.
— Ты не можешь называть его «Куриная вафелька».
— Ну, не знаю. — Кинси усмехнулась. — Он может быть Цыпленочком, а я буду Вафелькой (прим. пер. Кинс намекает на то, что Миллер трус).
Когда она вышла, дверь чуть не ударила ее по заднице.
— Лучше иди за ней, — вздохнул Джекс. — Она получила пять штрафов.
— Это не так уж...
— В прошлом году.
Я застонал и последовал за Кинси.
ГЛАВА 3
КИНСИ
Я сказала себе не смотреть ему в глаза. Что-то в его голубых глазах, на фоне кожи цвета мокко, заставляло таких девчонок как я, превращаться в желе и говорить такие глупые вещи, как «Нам стоит когда-нибудь позависать вместе». Тогда как у меня не было никакого желания с ним зависать, вообще. Никогда.
Особенно за пределами нашей группы друзей.
Так или иначе, Миллер был крайне необходимым отвлечением от того, что завтра мой папа ложится на очередной курс химиотерапии, и ему, скорее всего, будет плохо весь день, и он не хочет меня видеть.
Потому что он был так болен, так слаб, и думал, что это травмирует меня.
Это было так несправедливо.
И все же я не могла наорать на него, ведь он был болен.
Я послала папе смс, в котором выразила свое разочарование, и в ответ он прислал сердечко, словно все было в порядке, хотя на самом деле ему вводили химикаты, которые медленно убивали все хорошее внутри него.
Я стиснула зубы.
— Кнопка «Старт», — голос Миллера прервал мои мысли. — Ты должна нажать кнопку, Вафелька.
Я не засмеюсь.
И не улыбнусь.
Не дам ему даже намека на то, что из-за того что он использовал придуманное мной смешное прозвище, я почувствовала себя лучше.
— Постарайся не быть таким трусом, Цыпленочек. — Я пристегнула ремень безопасности, поставила ногу на педаль тормоза и завела машину. Супер роскошный внедорожник Mercedes-AMG SUV, за рулем которого у меня было ощущение, что веду тяжелый танк, который каким-то образом еще и быстро ехал. — Ох, чтобы я могла сделать с тобой, детка, — прошептала я.
— Какого черта? — Миллер нахмурился, быстро пристегнув ремень безопасности, когда я направила машину за угол гаража так, словно мы снимались в новом фильме про друзей Оушена.
— Ммм… — я кивнула, пробежав руками по рулю, когда мы вошли в еще один поворот, а затем нажала на педаль газа, и мы вылетели из гаража, помчавшись по улице к первому светофору с зеленым светом. Сильнее нажала на педаль. Я могла бы поклясться, что слышала, как Миллер молится.
— Не знала, что ты католик, — пробормотала я на красном свете.
— Только что им стал.
— Благослови тебя Бог. — Я усмехнулась, наконец, краем глаза проверяя, как он. Он сжимал пряжку ремня безопасности одной рукой, словно боялся, что она выскочит, а другой держался за дверцу. — Миллер, твоя машина — настоящий танк, ты не выпадешь.
— Учитывая то, как ты водишь, я бы не был так уверен, — сказал он сквозь стиснутые зубы.
Я закатила глаза, и все оставшиеся время до стадиона бродила в своих мыслях. С визгом влетев на полупустую парковку и, глубоко вздохнув, я заглушила двигатель.
— Это было весело.
— Весело, — повторил Миллер своим глубоким голосом. — Можно сказать «весело», когда это относится к кино, к выпивке, к счастливым часам, к футболу. — Он вытащил ключи из замка зажигания. — А это был «Форсаж» без двойников и каскадеров.
Я пожала плечами.
— От скорости я чувствую себя лучше.
— В следующий раз мы пойдем пешком, — проворчал он, хлопнув за собой дверью, словно я была в чем-то виновата, но это именно он явно не верил в безопасность своего собственного автомобиля!
— Не будет следующего раза, Цыпленочек. — Я пожала плечами. — Мне больше нравится «выступать соло». Вся эта фигня с тем, что мы «встречаемся», только для того чтобы удостовериться, что Андерсон «Членоголовый» Харрис не облает неправильное дерево, и его «орешки» не отрежут.