— Ган? — он изобразил удивление. — Что привело тебя в стан противников? Или решил перекупить у Ноисце мой контракт?
Тхан Альфен добродушно улыбнулся.
— Мы больше не противники, боец. Вот, решил я передать свой клуб в руки Ноисце-гана. Уже не управляюсь с ним, а бойцов жалко.
— Я ждал тебя вчера, — прервал их светский разговор Ноисце. — Ты рискуешь, Юрен. Провел хотя бы пару полноценных тренировок.
— Ерунда, — отмахнулся Кондрахин, — сейчас разомнусь, этого будет достаточно. Кто из серьезных бойцов сейчас на месте?
— Да почти все. Треог тебе подойдет? Тогда пойдем в зал.
Центральная площадка была окружена несколькими десятками бойцов, по большей части молодых. Некоторых Юрий помнил, других видел впервые. Рядом возник Треог, и товарищи по команде приветствовали друг друга традиционным несильным ударом кулак в кулак. Затем оба протянули вперед руки для обматывания их ремнями.
— Давай я, — предложил свои услуги Тхан Альфен, — в последний раз.
Он взял протянутые ему широкие ремни и стремительными витками обмотал ими сначала одну, а затем вторую кисть Кондрахина. Под самым первым витком Юрий почувствовал что-то мягкое и постороннее. На мгновенный вопросительный взгляд Тхана он незамедлительно ответил, опустив веки: понял.
Поступок для сверхосторожного Тхана Альфена был удивителен. Вот так, под надзором десятков глаз, решиться на передачу записки? Видать, что-то важное и не терпящее отлагательств заставило его пойти на риск. Но, надо признать, операцию он проделал с артистизмом фокусника-виртуоза.
Поединок с Треогом не был обременительным. Молодой боец понимал значимость Юрена для клуба и избегал причинить тому случайную травму. А Кондрахин, в свою очередь, думал не об этом и предстоящих поединках, а о том, что написал Тхан Альфен.
По окончании схватки бойцы направились в ванные кабины, на ходу освобождаясь от ремней. Скатанную в шарик записку Юрий прочно удерживал, прижав ее мизинцем к ладони. Следом за ним невозмутимо шагали охранники. Перед дверью ванной один из них опередил Кондрахина.
— Подожди, ган.
Что белвед делал там в течение нескольких минут, Кондрахин не знал. Может быть, произвел банальную проверку, а, может, установил какую-нибудь аппаратуру. В последнее верилось с трудом: во-первых, слушать там было некого, а видеонаблюдение через несколько минут станет невозможным из-за поднимающегося горячего пара. На всякий случай Юрий немного помедлил, прежде чем развернуть записку. Набранная мелким, но четким шрифтом, она гласила:
"Принято решение о срочной эвакуации. На финише ванная кабина N 3 со съемным потолком. Сразу под мансардным окном открытый грузовик с теплым бельем. Запасной вариант — северный склон горы, где кончается 6-й подъемник. Будет жарко". Ни даты, ни подписи.
Всё ясно. Тхан не может знать о занкарских намерениях. Стало быть просто подстраивает бегство или похищение Юрия ко времени его очередных выступлений в Фитире. Конечно, Тхан понимает, что секретного сотрудника занкарцы не выпустят без охраны. Значит, предусмотрен вариант со стрельбой — "будет жарко". Но основной расчет на его, Кондрахина, добровольное соучастие.
Юрий вновь скатал записку в маленький шарик и проглотил его.
Он вернулся в раздевалку, и почти одновременно с ним, с другой стороны туда вошел Ноисце.
— Юрен, надо посовещаться. Наедине, — он покосился на охранников.
— Говори при них.
Аристократ поморщился.
— Ты уверен? Ну, хорошо. Седьмая минута тебя устроит? Я беру во внимания, что еще придется биться в Хевеке.
— Ты рассчитал абсолютно правильно. А почему я сегодня не видел старину Соку?
Ноисце вздохнул.
— Не горюй о нём. Соку был прекрасным тренером, лучшим в Фитире. Он прожил долгую и полезную жизнь. Знаешь, я бы сейчас предложил тебе его место. Нет, я понимаю, ты занят другим. Это так, на будущее.
Они расстались до вечера, когда должен был состояться широко разрекламированный поединок. Кондрахин со своими охранниками вернулся в гостиницу, перекусил в номере, после чего велел его не беспокоить и углубился в себя, неподвижно лёжа на тюфяке.
Противник, по прикидкам Кондрахина, был тяжелее его килограммов на пятнадцать. Но двигался по площадке легко и быстро, словно не ощущал своего веса. Или Юрию так казалось? Бой мало интересовал его. Лишь бы не пропустить нокаутирующий удар, который может сорвать все планы. И уговор с Ноисце больше ничего не стоил — легенда бойца погла стремительно заканчивалась. На очереди карьера "темного" физика-экспериментатора. И тогда останется последняя, наверное, тоже выдуманная роль — Избранника Демиургов.
Отпала нужда красоваться перед публикой. Юрий применял весь арсенал боевого искусства, освоенный им в течение жизни. Но противник был достойный. Он стойко принимал удары, которые не успевал парировать, и сам в ответ бил беспощадно. Если так продлится до конца боя, неизвестно, кому судьи отдадут предпочтение. Лишь бы не выдохнуться до срока. Только для правильного распределения оставшихся сил Юрий продолжал отслеживать время.
Пошла седьмая минута гатча. Противник вновь атаковал. Юрий встретил его встречным прямым в голову. Боец попытался закрыться левой рукой, но делал это настолько медленно, что Кондрахин просто не мог не ударить его в область нервного сплетения. Здоровяк без звука рухнул к его ногам. Юрий даже не сразу понял, что произошла обыкновенная подставка, причем исполненная его противником не очень убедительно. Значит, Ноисце подстраховался. Ну, и правильно сделал.
Позже охранники внешне безучастно наблюдали, как Ноисце отсчитывает Кондрахину огромную сумму — целых десять тысяч сиглов. Деньги Юрию теперь были абсолютно ни к чему. Будь жива Кэита, он отдал бы ей всё, но — увы. Шевельнулась мысль передать свой гонорар Квану Тууму, но Юрий тут же пристыдил себя. Нет уж, не станет он даже косвенной причиной роста белведского милитаризма. Кван — не та фигура, которая потратит даже таким образом полученную прибыль на самого себя. Так что Кондрахин на глазах охранников небрежно сунул толстую пачку купюр в карман, словно ничего привычнее, чем расхаживать по городу с такими деньжищами для него не было.
Как-то всё вдруг потеряло смысл. А, может, смысла вообще никогда не было? Какой смысл, скажите, заключается в денежных знаках, оттягивающих карман, в продуваемом зимними ветрами Фитире, во всей этой, подобной Земле и столь же отличной от нее Белведи? Что-то непонятное случилось в душой Кондрахина, словно он очнулся от долгого болезненного сна, и теперь вынужден смотреть на окружающее непонимающее. Или, наоборот, он вернулся в явь?
Сопровождаемый двумя охранниками, Кондрахин зашел в продуктовый магазин и купил две бутыли самого дорогого местного пьянящего напитка. Он не знал, как тот называется — он и в земной жизни был чужд этому пристрастию — но, наверное, Квану понравится. Покупку он передал в руки своих охранников, как само собой разумеющееся. Для себя он не выбрал ничего.
Во всей необозримо огромной Вселенной у Юрия не осталось ни одной души, которую он смог бы, хотя бы с натяжкой, назвать родной. Москва образца 38-года осталась пожелтевшей черно-белой картинкой в фотоальбоме его памяти. Несостоявшаяся жена Марина, неродившееся тогда еще дитя, родители… Как все они далеко — не во времени и не в пространстве, а… в смысле жизни! Потому и бесконечно одинок бывший человек по имени Юрий Николаевич Кондрахин. Он — один по определению. Избранник демиургов. Спаситель мира.
Почему раньше осознание этого не вползало в душу холодным липким страхом? Нет, не страхом — ознобом. Постарел, что ли? Биологически ему всего тридцать четыре года. Гляди-кось, пережил Христа! Какой год сейчас на Земле? Пожалуй, что-то близко к семидесятому. Если перед войной у него родился ребенок, то они, пожалуй, теперь почти ровесники. Да, вот она — разница, границей пролегшая между ним и прошлым: он уже никогда не сможет туда вернуться.
Утром, когда занкарская группа с присоединившимся к ней Ноисце поездом двигалась в Хевек, эти мысли вернулись. Пользуясь тем, что сидящий напротив его Кван Туум откровенно клевал носом (накануне ученый прилично перебрал), Юрий тоже изобразил дремоту.