Я постояла ещё немного и пошла через улицу, обходя тридцать первый дом с той стороны, откуда вышел старичок с авоськой. В боковой стене оказалась кривоватая приземистая арка, ведущая во внутренний двор. Во дворе обнаружились два подъезда, один с домофоном, а второй — тот самый, где значилась на табличке двадцать четвёртая квартира — с кодовым замком. Замок тот был не то от дурака, не то от честных людей: там нужно было одновременно нажимать три штырька. И эти три штырька были затёрты так, что никаких сомнений, что нажимать, не оставалось.
Внутри подъезд был не то, чтобы совсем ужасный, нет. Там не валялся мусор, не пахло всякой дрянью, было прохладно и темновато. Но стены и ступени лет пятьдесят никто толком не ремонтировал, только замазывали подростковые художества на стенах.
Внешний лифт начинался от второго этажа. Я такими никогда не пользуюсь. Честно говоря, я и никакими не пользуюсь, особенно в одиночестве. Неуютно мне в тесном замкнутом пространстве. До панических атак не доходит, но неуютно. Поэтому, хоть двадцать четвёртая квартира и находилась на шестом этаже, я потащилась вверх пешком.
Оказалось, что лифт доходит только до пятого этажа, а на шестой ведут ещё два лестничных марша. И квартира — двадцать четвёртая — на шестом этаже одна-единственная, а сам шестой этаж — не что иное, как мансарда на крыше, причём, судя по расположению подъезда, та самая, около которой глазел на город мужчина в голубом халате.
Я поднялась к двери квартиры. Она снаружи казалась самой обыкновенной, деревянной, правда новой, ровной и безупречно подогнанной к дверной коробке. Что любопытно, глазка в двери не было.
Я нажала на звонок, и когда за дверью послышались шаги, была готова увидеть голубой махровый халат.
Отворивший мне дверь мужчина был в широких мягких брюках и мятой льняной рубашке навыпуск. И он широко улыбался. Правда, едва он меня увидел, улыбка его слетела мгновенно, а узкое бледное лицо с запёкшимися кровавыми корочками над правой бровью стало суровым. Выглядел Никита Корышев значительно старше, чем на фотографии из базы данных.
— Послушайте, — сказал Корышев своим замечательным голосом, который ни с чем не спутаешь. — Отстаньте от меня с вашим котом! Я его в глаза не видел!
— С каким котом?! — пролепетала я.
Корышев подозрительно прищурился и вздохнул:
— А вы разве не с третьего этажа?
— Нет.
— Обознался, — констатировал Корышев, но лицо его менее суровым не стало. — А вам тогда что?
— Не узнаёте?
— И узнавать тут нечего, — буркнул он. — Мы не знакомы. И вообще, приключения по дамской части — не моё хобби, так что…
Пока он говорил, я слазала в задний карман джинсов и вытащила корочки:
— Питерская дружина!
Корышев только пожал плечами и развёл руками:
— Я в чём-то провинился?
— Да.
— Здесь не место для разговора, — Корышев посторонился и махнул рукой в квартиру. — Заходите.
Я поспешно убрала корочки обратно. Очень хорошо, что он не попросил раскрыть документ, потому что это были в самом прямом смысле всего лишь корочки, пустой бланк удостоверения. С год назад я стащила его в штабе в канцелярии и пользовалась им, чтобы показывать в транспорте и ездить бесплатно. Настоящее удостоверение мне никто бы не дал, подделывать его я бы никогда не стала, но на мелкое жульство решилась без особых угрызений совести. Правда, Макс, когда узнал, орал на меня и стращал тем, как стыдно мне будет, если когда-нибудь меня схватят за руку, но я-то знала, что стыдно мне не будет.
Корышев захлопнул дверь и пошёл впереди. Он был довольно высокий, заметно выше меня.
Вслед за Корышевым я вошла в длинный коридорчик, совсем узкий, словно окоп. Пока мы шли, на пути попался всего лишь один поворот, за которым мелькнула распахнутая дверь ванной комнаты, а закончился коридорчик впереди выходом в огромную студию.
Помещение с тремя окнами в одной стене и дверью, выходящей на крышу, было оформлено в стиле лофт и поделено на зоны: спальня, гостиная и кухня. Не сказать, что безмерно шикарно, кое-где даже с нарочитой небрежностью, но деньжищ всё это стоило точно немалых.