Полицейский дал по тормозам, резко сворачивая на Франклин, и Парку пришлось упереться ногами в спинку переднего сиденья.
— Это для одного неспящего.
— Для неспящего? Не заговаривай мне зубы. Валиум ни хрена не помогает. Они сидят на одних амфетаминах.
Он вывернул руль, срезав на Вестерн прямо поперек потока машин, двигавшихся на юг, прокладывая себе путь на бульвар Лос-Фелис, и взлетел на полном газу на холм, проехав мимо сгоревшего дотла остова Американского института киноискусства, куда один друг как-то пригласил Парка и Роуз посмотреть «В джазе только девушки», любимый ее фильм.
Машина въехала на бордюр и поехала косо, одним боком по тротуару, и плюхнулась на проезжую часть, сразу же после очередной автомобильной пробки.
Клейнер уперся руками в дверь и крышу.
— Господи, Хаундз.
Хаундз выключил сирену.
— Что тут у нас еще? «Дрема»?
В голосе Хаундза, когда он произнес это слово, прозвучала новая нотка. Та же нотка, которую можно услышать в голосе пьяницы, соскребающего верхний слой с билетика моментальной лотереи на автозаправке, прежде чем власти штата отдали лотерею в частные руки и прежде чем компания, купившая ее, разорилась. Нотка надежды и недоверия за секунду до того, как выяснится, что номер, который с виду мог стоить миллион, на самом деле обычный выигрыш в два доллара. Так он и знал.
Клейнер закрыл бутылочку крышкой.
— Нет, демерол.
Седан накренился, потому что ему в бок врезался гибридник, пытавшийся пролезть в поток машин с Норт-Вермонта, и полицейский махнул в сторону водителя.
— Вот козел! Пристрели этого козла!
Клейнер проигнорировал это требование и открыл пакетик.
— У кого есть «дрема»? Ни у кого нет настоящей «дремы». Одна только поддельная фигня.
Хаундз повернулся и еще раз посмотрел на Парка:
— Что ты там за чушь порол насчет неспящего, дескать, валиум для него?
Парк опустил взгляд между коленей.
— Это один тип из корейского района. Говорит, будто ему помогает. Он принимает по десять штук за раз. Выпивает с бутылкой красного вина. Говорит, что почти засыпает.
Хаундз пожевал губу.
— По десять за раз. И работает?
Парк пожал плечами:
— Он думает, что да. Я еще никогда о таком не слышал. Но они же все что-нибудь пробуют. Знаю одну тетку, так она крошит мелатонин и вдыхает его. По двадцать, по тридцать граммов за раз.
— Ну да, а валиум-то?
Парк покачал головой:
— Сомневаюсь.
— Черт. Черт.
Коричневой массой слева вырисовывался Гриффит-парк.
Парк посмотрел на обожженный пожаром склон. На нем снова начали появляться палатки, так как в основном его уже отчистили от головешек и трупов после первого лагеря беженцев и потушили тлеющие низовые пожары.
Хаундз хлопнул по приборной панели.
— Э, а что с демеролом? Он-то хоть немного помогает спать?
— Я сам никогда про такое не слышал. Продаю его одному старому торчку. Он когда-то был в технической группе у Тома Петти.
Парк смотрел, как толпа беженцев собиралась у грузовика Красного Креста. Большинство огонь выгнал из каньонов между Вентура-Фриуэй и побережьем, наступая из зарослей чапараля на север до самой лагуны Мугу.
Глядя на потерянных и неприкаянных, он уплыл мыслями куда-то.
— Кроме «дремы», единственное, насчет чего я слышал, что оно действительно работает, — это, пожалуй, только пентосан. Но его молекула слишком большая, чтобы проникнуть из крови в мозг. Поэтому придумали вставлять шунт и доставлять его куда надо.
Он вспомнил, как врач описывал эту процедуру ему и Роуз.
«Проще говоря, мы просверлим дырку в вашем черепе и вставим в нее болт».
Роуз отказалась. Вернее, Роуз сказала: «Да пусть я лучше сдохну к чертям собачьим».
Парк покачал головой:
— Во всяком случае, пентосан делает хотя бы одно — не дает умереть. Спать все равно невозможно, и боль все время чувствуешь. Некоторым неспящим давали громадные дозы мепакрина, и им стало лучше. Ненадолго. Потом им стало хуже, чем раньше. Паралич. Печеночная недостаточность.
Он опять пожал плечами:
— Валиум и все такое — это в основном люди просто хватаются за что угодно, лишь бы им хоть на пару часов стало полегче.
Хаундз давил на тормоз, снижая скорость, пока они подъезжали к очереди машин у блокпоста на реке Лос-Анджелес.
— А ты-то откуда такой грамотный?
Парк снова пожал плечами:
— Я продаю таблетки.
— Черт.
Хаундз вытер пот со лба.
— Моя теща, чтоб ее черти взяли, живет вместе с нами. Не спит уже несколько месяцев. Совсем свихнулась. Никому жизни не дает. Бродит по дому сутки напролет, чертово привидение. Несет какую-то бредятину. Детей пугает. «Папа, а почему бабушка зовет меня Билли?» Вот попробуй объясни ребенку. «Знаешь, малыш, просто бабулин таламус пожирают неправильно свернутые белки, и она бредит наяву, и ей мерещатся всякие кошмары, и она сама не понимает, где она, и думает, что ты ее сын, которого на самом деле она не доносила из-за выкидыша, еще когда ей было пятнадцать лет и она ходила в школу». Может, дать ей десять таблеток валиума и бутылку Зинфанделя, и ей все станет по кайфу; я б тебя поцеловал взасос, если бы получилось.