— С тобой у ребенка нет будущего. Хоть это ты понимаешь? Подумай о последствиях.
Тухлые мидии, оказывается, способны на сочувствие! Директор с самодовольным видом поглаживал себя по голове: «Какое счастье, что я такой умный! Не то любой мог бы меня обидеть. Наплевать мне в душу. Довести до слез гипсовую деву Марию у меня над головой. Хотя бы эта проститутка с ее отпрыском, схватившим булыжник! Эта тетка, рычащая на нас: „Черт возьми, руки прочь от ребенка! У меня есть что рассказать вашим женам. О том, что их мужики вонючие, грязные свиньи с их деньгами, с их ложью и фригидными самками и что они ничего, ну просто ни-че-го-шеньки не умеют!“».
Она метила ногтями полицейским в глаза, впивалась зубами в их руки. Попыталась оторвать меня от земли, но в железных тисках полицейского я стал словно бетонная плита. Под тяжестью его руки мне удалось лишь самую малость повернуть голову. Когда мама меня увидела, море огня в ее глазах погасло.
— Я приду за тобой, Бенуа!
«Придешь за мной? Но куда?»
Пингвинихи не умели готовить. Они плюхали нам в тарелки кашу и следили за теми, кто не ест. Еда имела тухловатый запах — так пахло все в этом месте. Оно было похоже на школу, но только это была не школа. Мои соседи по столу заглатывали пищу жадно, словно худосочные поросята. Я не мог. Какой-то маленький рыжеволосый пацан, видя мою нерешительность, стал все чаще посматривать в мою сторону. Потом, ни слова не говоря, он обменял свою пустую тарелку на мою порцию. Он был младше меня, но знал всего куда больше.
Пингвинихи тащились от рядов и залов. Столы, умывальники и койки стояли везде строго в ряд. Мальчики переходили строем из зала столовой в зал умывальников, а оттуда в зал-спальню. Я старался чистить зубы медленно, поочередно, спереди, сзади и, по возможности, между зубов. «У тебя должны быть крепкие зубы, чтобы ими можно было кусать», — часто повторяла моя мама. Они мне сейчас как никогда пригодились. Я пустил их в ход, когда крючковатые пальцы волокли меня за ухо обратно в ряд.
Пингвинихи ненавидели чуть ли не всех на свете. Две из них оторвали от подушки голову сорванца, моего соседа по койке, и держали мертвой хваткой, пока третья разжимала ему рот. И только потому, что мальчишка тайком сунул себе под язык кусочек шоколадки. Они все видели.
Видели и то, что я привык спать с теплой женщиной, которая во сне обнимала меня и целовала в затылок. Которая держала руки не поверх одеяла, а под моей пижамной курточкой. Я вырвал свои руки из их пингвиньих лап и получил затрещину.
Когда гасили свет, я начинал бесшумно водить руками под колючим одеялом. Я пытался нащупать ее тепло. Свою правую руку она обычно просовывала мне под бок и обнимала меня за живот, кончики ее пальцев доставали почти до моего пупка. Свою левую руку она вытягивала вдоль моей спины. Когда я попытался дотянуться до этого места, я врезался локтем в железную спинку кровати. А если попробовать немного иначе? Но у меня все равно не получалось.
На этот раз кит плыл намного быстрее. Я узнавал наше морюшко, хотя берег остался уже далеко позади. Обычно считается, что когда у нас прилив, то в Англии отлив. Я вдруг понял, что это не так. Все происходит одновременно. Мы плыли посредине моря, где волны сталкиваются друг с другом или разбегаются в разные стороны.
Не понимая, где у кита могут быть уши, я подполз к отверстию в его спине и прошептал:
— Фредерик, куда мы плывем?
В ответ — влажный вздох. Я покорно перевернулся на бок и стал смотреть на солнце, показавшееся из-за темной тучи. Чайки у меня над головой заливались раскатистым смехом: «Подумать только, он разговаривает с китом!» Я соскреб со спины Фредерика горсть водорослей и швырнул чайкам в крылья. Мимо!
— Молодой человек, ваше поведение меня крайне раздражает!
Я радостно вслушивался в знакомые строгие нотки моего живого корабля.
— Фредерик, скажи, где моя мама?
— Ну вот! Снова вопросы, вопросы! — забормотал он. — А понимания ни на грош! Куда уж там! Я внимательно следил за ходом ваших мыслей и считаю странным, если не сказать удручающим, тот факт, что вы принимаете меня за кита. Я кашалот, молодой человек, ка-ша-лот! То, что вы считаете моей спиной, на самом деле моя голова. Она составляет третью часть моего тела и вмещает, да будет вам известно, самые большие среди живых существ мозги!
Фредерик не на шутку разобиделся. Его голос стал настолько тонким, что понять его было почти невозможно. Я пробормотал, заикаясь, извинение. Дескать, я не хотел его обидеть. Он выпустил еще один сердитый фонтанчик, но, когда я его погладил, быстро успокоился.