Граф, не отрываясь, смотрел на нее.
Потом он тихо произнес:
— Аморита, что вы почувствовали, когда я вас поцеловал?
Поскольку вопрос прозвучал весьма неожиданно, она густо покраснела и отвернулась.
Граф подошел немного поближе.
— Я хочу знать, — настаивал он. — Хочу, чтобы вы сказали мне правду. Я могу ошибаться, но мне показалось, то есть у меня такое чувство, что вы еще ни с кем никогда не целовались.
Аморита не ответила.
Он подошел совсем близко, взял ее за подбородок.
— Скажите мне! — настаивал он. — Я первый мужчина, который вас поцеловал?
От его прикосновения Аморита затрепетала.
Граф и так знал ответ на свой вопрос, не нуждаясь в каких-либо словах.
Он привлек ее к себе, и его губы завладели ее губами.
Сначала он целовал ее нежно, затем страстно и требовательно, как будто хотел сделать ее только своей.
Аморита почувствовала, что звезды упали с неба и дрожали от счастья у нее в груди.
Странный трепет, который она ощущала и ранее, теперь усилился в тысячу раз и накрыл ее теплой волной.
Она больше не чувствовала себя самой собой. Она была частью мужчины, который сейчас так страстно ее целовал.
Весь остальной мир просто растворился, исчез куда-то.
Он целовал ее до тех пор, пока она не могла уже больше думать ни о чем. Теперь она жила не мыслями, а чувствами.
Граф поднял голову.
— Я люблю тебя! — сказал он. — Люблю, как никогда никого не любил. Скажи мне, каковы твои чувства ко мне?
— Я… я люблю вас… тебя… — прошептала девушка, будто во сне, — я люблю тебя! Я не знала… раньше, что любовь… может быть так… прекрасна!
Граф снова поцеловал ее.
Затем он сказал:
— Я до сих пор не верил, что в мире может существовать женщина, такая красивая и совершенная, как ты. И когда я увидел тебя, стоящей на сцене в костюме ангела с младенцем на руках, я понял, что именно ты предназначена мне судьбой. И этот младенец… Знаешь, мне захотелось, чтобы это был наш сын.
Аморита вдруг очнулась.
— Я не должна была… приезжать к вам и выходить на сцену… А вы… ты должен уехать, — спотыкаясь на каждом слове, сказала она.
— Не собираюсь я никуда уезжать! — ответил ей граф. — Аморита, я прошу тебя… выйти за меня замуж, и ничто на свете теперь не имеет значения, кроме того, что ты должна стать моей женой!
На секунду лицо Амориты просветлело.
Она была так красива, что граф едва мог поверить, что она живая, настоящая.
Потом, погрустнев, девушка сказала, чуть не плача:
— Но, я… я не могу… выйти за тебя.
— Почему нет? — удивился граф.
— Потому что это навредит Гарри. Ведь ваши с ним друзья непременно узнают меня, и будет скандал!
— Мы будем вести себя очень благоразумно, чтобы ни в коем случае не создать проблем твоему брату, — успокоил ее Ройдин. — Когда ты станешь мой женой — моей возлюбленной и драгоценной супругой, — ты будешь выглядеть совсем иначе, совсем не так, как в той безвкусной и кричащей одежде и с. килограммом косметики на лице.
Аморита с улыбкой уткнулась ему в плечо:
— Это Гарри сказал мне… что я должна носить все это… Но я думала, что так… нужно, если… предполагалось, что я… должна изображать актрису.
Глаза графа светились нежностью, когда он смотрел на свою возлюбленную.
— Можешь еще немного поактерствовать, — сказал он. — Но после нашего длинного медового месяца, когда я куплю тебе самую красивую одежду, которую смогу найти, мы уедем жить в замок и займемся капитальным ремонтом нашего обветшалого жилья.
Он посмотрел на Амориту и, убедившись, что она внимательно его слушает, продолжал:
— Первое время нас будут навещать только самые близкие и верные друзья — Чарли, Джимми и, конечно же, Гарри. Поскольку остальные, по моим расчетам, появятся гораздо позже, вероятность того, что кто-нибудь найдет сходство между красавицей графиней Элдридж и молодой девицей, называвшей себя Ритой Рил, очень мала.
— Значит… я могу… выйти за тебя замуж?
— Я бы даже сказал, что ты уже выходишь за меня замуж, — твердо заявил граф. — Тебе придется помочь мне, дорогая моя, правильно и разумно распорядиться моим состоянием, чтобы я не промотал его на скорых женщин и медленных лошадей!
Он сказал это так забавно, что Аморита звонко рассмеялась.
Затем сказала:
— Знаешь, я думала… что никогда больше… не смогу прокатиться на Гусаре.
— А что меня ты больше не увидишь, ты не думала?