— Не видел раньше таких ярких вещей в твоем гардеробе, — прошелся по ее фигуре нахально и даже нагло, останавливаясь на декольте, — нравится.
— Ну, на то и расчет — чтобы главному ценителю понравилось.
От этого заявления Руслана торкнуло окончательно настолько, что он резко бросился вперед с определенным намерением. И несмотря на то, что обоих коротнуло не по-детски, Ева резко вскинула руку, втискивая ее между практически прижатыми друг к другу телами, удерживая парня от вожделенного столкновения:
— Нет, мы не будем делать этого здесь.
— Не понял… — нахмурился через пелену наваждения.
— Руслан, мы в твоем доме, полном гостей. Тебя реально ничего не смущает?
— Меня — нет. Во-первых, нас разделяет два этажа. Во-вторых, это моя спальня, и осквернить её — не просто право, а святая обязанность, если это произойдет с той, кого я люблю. В кого влюбился сегодня еще раз. Считай, ждал этого всю жизнь…
— Я так не могу… — состроила она жалобную мину. — Прекрати. Нам возвращаться…
— Мы туда не вернемся. Уйдем через заднюю дверь. Никому и дела нет до того, что исчезнем.
— Не понимаю такой спешности… Не приспичило же…
— А? Да? Совсем-совсем?
Его руки моментально оказались на ее талии, спустились ниже и поддели подол платья — всего лишь поддели, но тут же ощущая дрожь на нежной коже. Он слегка приподнял плотную ткань, наблюдая, как расширяются зрачки янтарных глаз. Адреналин. Несвойственные ей условия, острота ощущений.
— Расслабься, Зефирка… День рождения у Ромы, но подарок получил я. И пока его не распакую, мы не уйдем. Причем, терпеливо. Каждую ленточку…
— Прекрати…
Куда там…как прекратить, если уже с первого взгляда, брошенного в нее, когда Ева вышла из такси, Руслан представил, как он ее в платье…и без него?.. Такое провокационное для Зефирки — красное, облегающее, с декольте. И фигурка у нее вся ладная, будто специально вылепленная для этого наряда — изысканного и с перчинкой, выделяющего все стратегические места и очерчивающего тонкую талию второй кожей… Найти того мудака, который пытался сломать ее, хочется не только с целью свести счеты, но выказать благодарность за то, что тот упустил эту огненную нежность, зарево в мягкой оболочке…
— Ева, — утыкается в ее щеку носом и ведет по ней, прикрывая веки, проникновенно признаваясь, — я тебя так хочу…как одержимый шизик…лучше прикончи, но не отталкивай. Здесь. Сейчас. Я даже нож могу принести…
— Дурак… — дыхание девушки срывается на рваные вдохи-выдохи.
— Почему ты тогда дрожишь, Зефирка? Что такого противоестественного происходит, чтобы этому противиться? — змеем-искусителем, балдея от того, как часто-часто стала вздыматься её грудь от волнения.
Ответа он не получил. Зато получил поцелуй. И какой — отчаянный, будто прыжок в бездну на кураже, нетерпеливый, чувственный, как вынужденная смесь порока и чистоты. И сама ведь хочет, но потакает внутренним барьерам и старомодным принципам. Зачем? Что может быть прекраснее этой оголенной честности между двумя?..
Пальцы поползли вверх, мучительно медленно задирая платье. Дразня, растягивая удовольствие прелюдии, наслаждаясь капитуляцией, читающейся в поведении. Настолько несвойственном ей, что это сводило с ума. Весь вечер она его восхищала, удивляла, покоряла. Снова и снова. Как? Ну как она это делает? И мозг вмиг отключается, прощаясь со здравым смыслом, уступая место эмоциям и одному желанию — чувствовать каждую клетку тела.
Руслан на секунду прервал поцелуй, поглаживая нагие бедра:
— Ты не слишком легко оделась для прохладного осеннего вечера? Ни колготок, ни чулок… Босоножки вместо туфель…
Ева застыла не мигая. Постепенно её расфокусированный взор обрел ясность. Затем она моргнула. И разразилась заразительным искренним смехом, падая лбом на каменное плечо.
— Ты… — вытолкнула из себя с трудом, — настоящий?
Парень воспользовался случаем, пока она смеялась, уткнувшись носом ему в предплечье, и провел губами по манящей шее, любезно предоставленной в распоряжение этим неосознанным жестом. Ева дернулась обратно. Внезапно обрамила ладошками щеки Руслана, став вдруг очень серьезной, и на таком невероятном контрасте, будто бросаясь из крайности в крайность, вновь спросила…но уже с пробирающим трепетом:
— Руслан, ты, правда, настоящий?..
Глаза беспокойно бегают по его лицу, ресницы подрагивают мелко-мелко… И вся она такая сейчас открытая, беззащитная, настоящая, будто переполненная собственными чувствами, не понимающая, как с ними справиться, и оттого и ищущая в нем подсказки и опоры.