Еве очень понравилась церемония выкупа невесты. Так уж вышло, что она впервые побывала на практически классической русской свадьбе, где придерживались многих традиционных этапов. Здесь у стороны жениха просили не только деньги, но и испытывали будущего мужа всевозможными способами. Влад отгадывал тематические загадки, блистал эрудицией, когда надо было продолжить поговорки и пословицы, демонстрировал физическую силу, отжимаясь на специально постеленном коврике, и источал доброжелательность, хотя глаза его метали молнии из-за изрядной задержки по пути в ЗАГС.
Венчания предусмотрено не было, потому что жених — ярый атеист. Это вызывало возмущение у семьи невесты, но те роптали шепотом, чтобы не гневить его лишний раз. Главное, чтобы молодожены были счастливы.
Уже в зале девушка вздохнула с облегчением, потирая постреливающую поясницу. Еще одно «новшество» второй беременности, которое отсутствовало во время первой.
— Мама!
Все беды и напасти сразу отошли на второй план, когда к ней подбежала любимая Богиня. Ева обняла её с отчаянной тоской, успев соскучиться за те три дня, что дочь провела с Лесей. К сожалению, у той не сложилось в своё время с Григорием, и женщина продолжала жить одна, с удовольствием даря внимание единственной внучке. Они даже ездили вместе в путешествия. Есть такой тип людей, который не создан для того, чтобы делить с кем-либо быт и предпочитает существовать в одиночку. Так вот, Олеся — одна из них. И её удовлетворяла такая жизнь. Она светилась и была вполне счастлива.
Столы были рассчитаны по десять человек на каждый, за их трапезой постепенно собирались гости, часть которых отсутствовала на первой половине свадьбы. Аристарх Станиславович, его старший брат, отец Влада, с женой и дочерью, Анастасия Ильинична, Рома, не так давно вернувшаяся из Европы Элиза и Леся с Богданой.
Напряжение проскальзывало только между Ромой и Элизой, уже несколько лет бывших в разрыве.
Вполне закономерным образом старшая Разумовская стала снисходительнее к младшим отпрыскам семейства. Они с Русланом, конечно, не были и не будут близки, но перестали враждовать открыто, заключив пакт о ненападении. С отцом у него было чуть сложнее. Общались, часто встречались, проводили вечера, которые скрепляла именно неугомонная Бодя — общий источник счастья. Но Руслан всё равно не переходил некую черту, что давно обозначил между ними.
Когда-то он произнес фразу о том, что дети — это искупление, даже если речь не о твоих собственных грехах. И Ева нередко ловила себя на мысли, что Богдана — прощение именно Аристарха Станиславовича, признающего свои ошибки по отношению к покойной жене. Ей очень импонировал свекор, у них наладились довольно приятные дружеские отношения, а всё плохое осталось в прошлом. С бабушкой, в принципе, тоже. По натуре своей Ева никогда не была конфликтным человеком и придерживалась семейных ценностей, поэтому Руслану приходилось мириться с тем, что его обиды и обвинения постепенно сходят на нет.
Время расставляет всё на свои места. Иначе быть не могло. Пусть между тремя поколениями Разумовских нет пылкой привязанности, они хотя бы сосуществует вполне цивилизованно.
Атмосфера за столом вполне дружелюбная, веселье неподдельное, зал трясет от смеха, зажигательной музыки, умопомрачительных конкурсов тамады и различных номеров, включенных в программу.
Когда объявляют очередное выступление, никто не обращает внимания на нетипичное название «Плач гор». Здесь присутствовало достаточно друзей жениха кавказских национальностей. Гости были уверены, что это очередной подарок.
А когда на танцпол вышла…Лилит…их Лилит…Ева с Элизой дернулись. Ева — от изумления. Элиза — от понимания.
Сестра плыла по воздуху, действительно напоминая дуновение ветра в горах, источала их дух, непоколебимость, монументальность. Черное платье с расклешенной длинной юбкой разлеталось темным облаком от тех или иных движений, собранные в косы волосы — взметались синхронно ткани. Зрелище не просто завораживало. Оно пленяло. Ложилось цельной картиной на звучащую этническую мелодию и приковывало внимание к каждой детали. Так, что Ева даже забыла на какой-то момент, что Лилит здесь быть не должно априори.
Ближе к концу что-то произошло. Черты танцующей исказила гримаса боли. Элиза тут же вскочила, отодвигая стул. Но Рома вдруг схватил её за руку и жестко велел:
— Сядь. Это не твое дело.
— Она — моя сестра. И это моё дело!
— Элиза, — непреклонно, холодно и даже зло. — Они. Сами. Разберутся.
— Отпусти. Мою. Руку! — процедила в тон и перешла на шепот, чтобы её услышали единицы. — Ты ведь так хорошо это умеешь, Рома. Отпусти!