Вернувшись в город, я отправляюсь проветриться в сторону улицы Бра-де-Фер. Все тихо и мирно. Не похоже, чтобы труп в нейлоновых чулках как-то нарушил привычное спокойствие жителей этого района. Все при исполнении своих обязанностей, самым милым образом. А где-то, не знаю точно, в каком именно секторе города, полицейские из-за жарищи скинули свои пиджаки, потягивают прохладительные напитки, прилипнув задницей к стулу. Настало время им напомнить, что налогоплательщики платят им не только за это.
Заглянув в телефонный справочник и удостоверившись, что продавщица клетушек для сверчков имеет телефон, я звоню из автомата бистро сначала моему новому приятелю, журналисту Дельма.
– Послушайте,– атакую я с ходу,– пожалуйста, никаких имен. У меня, возможно, уже кое-что для вас есть. Отвечайте «да» или «нет». Вы знаете улицу Бра-де-Фер?
– Да.
– Про нее ничего такого не говорили?
– Нет.
– Отлично. У вас не найдется дружка, который бы обретался в этих местах и кому вы бы могли нанести визит таким образом, чтобы как-то оправдать ваше присутствие в этом районе и чтобы это не выглядело слишком нарочитым?
– Я могу найти что-нибудь подходящее.
– Найдите и используйте в ближайшие десять минут.
– Вам не надо будет ничего такого делать, просто следовать за фараонами, когда они набегут.
– Что-что?
– Спокойствие, папаша. Десять минут, понял? По такой-то жаре «оно» уже и так слишком долго ждало.
– Как… как вы сказали?
– Ничего. Это вмешался метеоцентр.
Я кладу трубку, иду к стойке допить свой аперитив, жду, пока пройдет несколько минут и снова беру телефонную трубку, чтобы позвонить торговке клетками для сверчков.
– О! Здравствуйте, мадам,– говорю я, пытаясь воспроизвести акцент моего детства.– Говорит инспектор Далор, из Центральной. Скажите, пожалуйста, вы ведь знакомы с м-ль Крузэ, да? А! Ну вот и прекрасно! Представляете, у нее, бедняжки, с одним из ее родственников стряслась беда, и надо бы ее предупредить. Не могли бы вы к ней подняться и попросить подойти к телефону?
– Беда? О Боже! Что-нибудь серьезное? Я сейчас пошлю малыша. По четвергам ему нечем заняться.
– Конечно. Спасибо, мадам.
Я тихонько вешаю трубку. То-то малыш вытаращит глаза и заработает себе какой-нибудь комплекс. Будем надеяться, что это не помешает ему поднять на ноги весь квартал.
Итак, механизм запущен, и мне не имеет смысла ждать. Я бросаю третий жетон в автомат и на всякий случай набираю номер Дорвиля. К счастью, он у себя. Я сообщаю ему, что есть новости и что я сейчас приеду все ему рассказать.
– Ну и дела! – восклицает Дорвиль.– И что все это значит?
Я только что передал ему тот кусочек ткани, который я извлек из топки плиты, и он теребит его в руках, словно в надежде получить от него ответ на свой вопрос.
– Это значит, что дело принимает интересный поворот. Но не впадайте в панику. Я еще и не такого повидал.
– Но при чем тут Аньес?
Ну что ж, давайте четко обозначим ее роль. Испытывая временами приступы отчаяния, она вела двойную жизнь. И чтобы как-то вырваться из того серенького мирка, который казался ей жалким, она нашла самый древний в мире способ. У нее был любовник, который оплачивал все ее туалеты. Так как она не могла носить их постоянно, она прибегала к услугам Кристин, чтобы… А кстати, когда вы заходили к этой парикмахерше?
– В прошлую пятницу, ближе к вечеру. Я вам уже это говорил.
– А откуда у вас был ее адрес?
– Аньес дала его отцу. Она же говорила – я вам это тоже рассказывал,– что ночует у Кристин, когда не возвращается в «Дубки».
Значит, она была абсолютно уверена, что Кристин в случае необходимости подтвердит ее слова?
– Очевидно.
– Однако при первой же вашей встрече та сразу призналась, что речь шла об уловке?
– Ну да.
– Это не кажется вам странным?
– Почему? Просто Аньес ошиблась на ее счет, вот и все.
– Да, возможно. А вы у нее не спрашивали, знает ли она, чем занималась Аньес, когда ее не было ни дома у старика, ни на улице Бра-де-Фер?