– Разумеется. Она мне поклялась, что не имеет об этом ни малейшего понятия, и добавила, что, в конечном счете, они не были такими уж близкими подругами, а были знакомы довольно поверхностно.
– А как они познакомились?
– Наверное, в парикмахерской, где работала эта Кристин…– Он пожимает плечами.– Как вообще знакомятся с парикмахершами?
Да, конечно. Кстати о парикмахерской: квартира Кристин стала для Аньес примерочной. Думаю, что все происходило примерно так: после уроков Аньес устремлялась на улицу Бра-де-Фер, где переодевалась – должно быть, у нее были ключи от комнаты,– потом, приодевшись, она отправлялась щеголять нарядами со своими приятелями и приятельницами, среди которых не было ее однокашников. Удовольствие длилось каждый день недолго, но и это было уже кое-что. Когда наступало время возвращаться в родимое гнездо, она снова шла к Кристин, чтобы переодеться в свои обычные шмотки. Тот же маневр имел место и наутро, после проведенных вне дома ночей, то есть, не будем бояться называть вещи своими именами, ночей, когда ей приходилось оплачивать счета за тряпки. Перед школьным звонком она забегала к Кристин. В последнюю среду в обычной программе произошел какой-то сбой. В то утро Аньес, должно быть, не вернулась на улицу Бра-де-Фер. Не знаю, встревожило ли это парикмахершу или нет; ее больше нет, чтобы рассказать нам об этом. Но, по всей вероятности, ваш визит в пятницу ей не очень понравился. Аньес исчезла несколько дней тому назад! Она почувствовала, что запахло жареным. Во всяком случае, что-то заставило ее выйти из игры. Вследствие чего она и сказала вам если не всю правду, то хотя бы часть ее. Таким образом она рассчитывала сжечь все мосты во взаимоотношениях с Аньес. И чтобы у нее не обнаружили следы пребывания Аньес, в случае если вы возобновите попытку, она спалила ее костюм.
– Почему же в таком случае она не уничтожила и другие вещи, которые, по вашему мнению, принадлежат Аньес?
– Считалось, что в семье Аньес никто не знал, что они ей принадлежат. В то время как костюм…
Дорвиль покачал головой и зажег сигарету.
– Послушайте,– говорит он, и дым от его сигареты смешивается с дымом моей трубки.– Прискорбно, конечно, и для Кристин, и для нас, что она покончила жизнь самоубийством, но это всего лишь печальное совпадение. Это доказывает лишь то, что она была ненормальной; и именно потому, что была с приветом, она и сожгла костюм Аньес. Но я отказываюсь верить, что все это имеет какое-то отношение к самой Аньес.
– В этом-то вся и загвоздка. Я не уверен, что она покончила с собой.
– Как вы сказали?
Он чуть не подавился.
– Вы же мне сами сказали, что… что она… на люстре…
– Да, но совсем не обязательно, чтобы она сама себя к ней подвесила. Это мог сделать кто-то другой, предварительно придушив ее.
Он не спрашивает меня, на чем я основываюсь, высказывая эту гипотезу. Он бормочет сквозь зубы:
– Повесилась или ее повесили, что это меняет? Это все равно может не иметь никакого отношения к Аньес и ее исчезновению. И даже если предположить, что ее убили… Эта девка, судя по той открытке, которую вы нашли в ее почтовом ящике, имела довольно специфических знакомых…
Он оставляет клочок ткани на краю стола и берет открытку, которую я только что выложил. Он вертит ее и так и эдак.
– Если я правильно понимаю, это какие-то проходимцы. От таких людей всего можно ожидать.
– Во всяком случае,– говорю я, забирая у него открытку и засовывая ее в карман,– Дакоста придется выпутываться из неприятной истории. Если полиция учует преступление, она не будет сидеть сложа руки. Есть риск, что на каком-нибудь повороте расследования всплывет имя Аньес. Тогда они обратятся к вашему приятелю, и вот тут-то ему придется несладко, когда они узнают, что он не заявил об исчезновении своей дочери. Если только он не навесит им какую-нибудь лапшу на уши. Ну, к примеру, что она отдыхает у родственников. Но если им во что бы то ни стало потребуется Аньес как свидетель, вы ведь представляете себе картину? А теперь есть шанс, что полиция никогда не обнаружит никакой связи между Аньес и Кристин. Возможно, именно с этой целью из ящиков вытряхнули их содержимое.
– Вам не кажется, что следовало бы ввести Дакоста в курс дела?
– Это было бы неплохо.
– Я ему сейчас же позвоню, скажу, что приеду. Вы поедете со мной?
– Нет, у меня дела в городе. Молодой человек, которого я отправил в первые ряды, по следам полиции, возможно, уже может мне что-то сообщить.
Дорвиль встает и направляется к телефону. Взявшись за трубку, он как будто передумывает и словно погружается в глубокие размышления.