Все они одним миром мазаны, эти журналисты, даже в провинции. Вечное желание поиздеваться над этими олухами, частными шпиками. Я парирую удар цитатой:
– «Мать римских игр и греческих страстей».
Он обалдел.
– Ого! Вы знаете Бодлера?
– Я знаю кучу всякого народа. С моей профессией это просто необходимо.
– Однако вы хохмач.
– Каких поискать. Поэтому мне хотелось бы, чтобы вы продолжили ваш рассказ об этом жмурике.
– Да, да, конечно… Ну так вот, подвесить эту Кристин, предварительно ее задушив, в надежде, что это сойдет за самоубийство,– это не лезет ни в какие ворота, если только это не проявление бешенства, безумия или глупости. Другие странности: в комнате прибрались – ящики пустые, дверь на лестничную площадку сломана, и, кроме того, этот странный звонок торговке, благодаря которому труп был обнаружен…
– Поверьте мне, старина Дельма, не стоит задерживаться на всех этих мелочах. Пусть с ними забавляется ваш комиссар Вайо. Что из себя представляла эта Кристин, кроме ее сапфических пристрастий, если таковые имели место?
Прежде чем ответить, он оглядывается вокруг. Мы по-прежнему одни в глубине бистро. Успокоившись, он шепчет:
– Послушайте, г-н Бюрма. Это дело меня жутко будоражит. Оно возбуждает и приводит меня в бешенство, потому что, повторяю, я не смогу его раскрутить, как хотел бы. Но вам я обязан этими восхитительными минутами. Это не пустяк. Однако понятия не имею, куда все это меня заведет. Возможно, в тюрягу. Кто знает? Я барахтаюсь в такой каше. Позвольте мне хотя бы задать вам один вопрос. Так у меня хоть будет иллюзия, что я знаю, куда ступить.
– Валяйте.
– Вы здесь не в отпуске. Ладно. Но вы здесь и не по делу Балюна… Если только я не ошибаюсь?
– Нет.
– Еще раз ладно.
Он смотрит на меня с видом умника, отлично знающего свое дело.
– Ответите ли вы мне «нет», если я спрошу вас, не по делу ли вы Гилану?
– Сожалею, что вынужден вас разочаровать,– ведь от вас каждую минуту узнаешь что-то новое,– но и на этот раз «нет».
– Черт! – вырывается у него.– Знаете ли вы, что ваш голос звучит очень искренне?
– Я действительно искренен. Что это еще за дело Гилану?
– О! Да пошли вы…– На его лице появляется выражение отвращения.– Вы ненасытны. Вы меня выжимаете, как лимон… Будьте великодушны. Скажите, над чем вы работаете? Возможно, это позволит нам выиграть время.
– Хорошо. Я знаю, что могу вам довериться. Вот над чем я сейчас работаю.– Я сую ему под нос фотографии Аньес.– Оригинал, часом, не в вашей спальне? Нет, не у вас. Жаль. Она исчезла неделю тому назад, и я разыскиваю ее, не поднимая особого шума. Полиция не в курсе. Ее зовут Аньес Дакоста, она дочь одного араба.
– Одного араба? Послушайте… а этот Балюна, тогда…
– Нет. Ни разу не слышал имя Балюна в этой связи. Но слышал имя Кристин. Они были подружками.
– А! Гилану тоже был одним из приятелей Кристин… ну, то есть… возможно…
– Очень любопытно. Был, вы говорите?
Он смотрит на меня, чуть не плача, затем говорит:
– О Мадонна! Все те статьи, что я мог бы написать, так и останутся на дне чернильницы, я это предчувствую.
– Возьмите себя в руки,– говорю я. – Вот что я вам предлагаю в обмен на ваше лояльное сотрудничество и умение молчать. Напишите ваши статьи, как если бы «Эко» собиралась их напечатать. Если это дело приобретет те масштабы, какие я предполагаю, возможно, ваш главный редактор не откажется их опубликовать. Ну а откажется, так вы их пошлете моему приятелю Марку Кове. Он напечатает их в «Крепюскюль», добавив вашу подпись к своей. Вас, конечно же, выставят за дверь в «Эко», но Кове подыщет вам какую-нибудь работенку в Париже. Идет?
– Вы меня искушаете.
– Ну и не противьтесь искушению. Так что с этим Гилану?
– Это был старый нотариус, восьмидесяти лет от роду, но еще очень деятельный, как в профессиональной сфере, так и в других областях. Что-то в духе Феликса Фора.
– В самом деле? Вы молоды, но неплохо знаете историю Франции. Поздравляю. А Кристин была г-жой Сте-нейл[18]?
– Собственно, имя Кристин было шепотом произнесено в этом контексте. Только шепотом. Все, что я вам сейчас расскажу,– не более чем слухи, которые ходили по городу. В газете не было ни слова, и ни о чем нельзя говорить с уверенностью. Это было месяца три тому назад… Гилану, несмотря на свой почтенный возраст, довольно часто выходил по вечерам. Похоже, что как-то ночью какие-то неизвестные привезли его домой, когда он был уже мертв. Действительно, его обнаружили под дверью его квартиры в совершенно растерзанном виде. С нашим нотариусом приключилось то же, что и с Феликсом Фором, и в руке он, кажется, судорожно сжимал прядь волос.