Махно хорошо знал стремления крестьянства. Первые антисоветские настроения прозвучали еще на II съезде махновцев, который состоялся 12–16 февраля 1919 г. в Гуляйполе. Махно тогда заявил: «Если товарищи большевики идут из Великороссии на Украину помочь нам в тяжелой борьбе с контрреволюцией, мы должны сказать им: „Добро пожаловать, дорогие друзья!“ Если они идут сюда с целью монополизовать Украину, мы скажем им: „Руки прочь!“»[34] Более сильный размах получили антисоветские настроения на III Гуляйпольском съезде в апреле, когда Махно и его окружение заявили, что Советская власть изменила «октябрьским принципам», а Коммунистическая партия узурпировала власть и «оградила себя чрезвычайками».
Дыбенко сделал тогда неудачную попытку запретить проведение этого съезда, чем вызвал большое недовольство крестьян. Анархисты-«набатовцы», которые весной 1919 г. прибыли к Махно, чтобы дать его движению идеологическую базу и в конечном счете подчинить махновщину себе, использовали это для новых нападок на большевиков. Махно в этих условиях, с одной стороны, помогал Петрограду и Москве зерном, послав туда 90 вагонов хлеба[35], с другой — грабил эшелоны с продовольствием, шедшие в Донбасс. Используя разногласия между командующими Украинского (В. А. Антонов-Овсеенко) и Южного (В. М. Гиттис) фронтов, Махно действовал самостоятельно. Сотни телеграмм приходили в апреле и мае 1919 г. на имя председателя Совнаркома УССР Раковского и представителей российского Реввоенсовета на Украине о бесчинствах махновцев.
Там верховодили анархисты, которые весной 1919 г. съехались к батьке со всей страны. Его армия состояла преимущественно из беспартийных крестьян. В ней одновременно действовали организации анархистов, левых эсеров и большевиков. Демонстрируя терпимость к различным политическим направлениям, взглядам и идеям, Нестор Иванович благодаря межпартийным спорам укреплял свой авторитет: последнее слово оставалось за ним. Коммунистов же в отрядах он держал в качестве заложников, на случай боевых действий против него со стороны Советской власти. В то же время он знал, что коммунисты являлись наиболее дисциплинированной и боеспособной силой в критических ситуациях, и мирился с их присутствием. В целом Махно трезво оценивал реальное влияние политических партий на крестьянские массы. Главная цель — получить землю и инвентарь, добиться независимости от властей и свободы действий.
Среди махновцев господствовал лозунг «Долой назначенцев!» (включая назначенных советским командованием военачальников). Махновцы требовали избрания «своих», причем этот принцип распространялся только на младших командиров, старших же батька назначал сам. Выбирали не наиболее подготовленных в военном отношении лиц, а по принципу землячества. Командирами становились обычно зажиточные селяне, которые и раньше занимали в жизни деревни ведущие позиции. Махно категорически отказывался от военспецов и ругал Советскую власть за то, что она принимает на службу бывших царских генералов и офицеров. Этот протест раздражал Реввоенсовет Республики. Троцкий называл комсостав бригады «бестолковыми и беспутными анархистскими командирами», обвиняя именно его в неудачах[36]. Правда, отказ от военспецов вызывался не только волей Махно: в его распоряжении не было почти никакой военной техники, а при партизанских формах ведения борьбы она и не была нужна. Следовательно, и в офицерах-специалистах Махно не нуждался.
Он все еще пользовался большим авторитетом в Москве и Киеве. В первой половине 1919 г. он встречался с А. М. Коллонтай, В. И. Межлауком и произвел на них сильное впечатление, а кое-кто был им просто восхищен, усмотрев в его действиях верность традициям запорожских казаков. Коллонтай называла Гуляйполе «истинной Сечью», Л. Б. Каменев — «картинкой украинского XVII века». В то же время анархисты из «Набата», льстя самолюбию батьки, называли его «великим анархистом» и «вторым Бакуниным», уверяли, будто Кропоткин считал его своим последователем и заявил: «Передайте товарищу Махно, чтоб он берег себя, ведь таких, как он, мало в России»[37]. Казалось, что Махно был обласкан и большевиками, и анархистами. Но представители Советской власти не обещали ему высоких должностей, а анархисты провозгласили его лидером народных масс.
Встречавшиеся уже тогда попытки обвинить Махно в контрреволюции и применить к его командирам и бойцам «карающую руку ВЧК» встретили со стороны батьки резкий отпор. 29 апреля по его распоряжению начштаба бригады В. Ф. Белаш издал приказ, согласно которому подвергались аресту все политкомиссары. Узнав об этом, к Махно сразу же выехал Антонов-Овсеенко. Батька хлебосольно встретил высокого гостя и сумел убедить его в своей преданности революционному делу. Антонов-Овсеенко уехал довольный и направил правительству телеграмму: «Пробыл у Махно весь день. Махно, его бригада и весь район — большая боевая сила. Никакого заговора нет. Сам Махно не допустил бы. Район вполне можно организовать, прекрасный материал, но нужно оставить за нами, а не Южфронтом. При надлежащей работе станет несокрушимой крепостью. Карательные меры — безумие. Надо немедленно прекратить начавшуюся газетную травлю махновцев»[38].
34
Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (ЦПА ИМЛ), ф. 17, оп.6, д.370, л.28.
38
Центральный Государственный архив Советской Армии (ЦГАСА), ф. 999, оп.1, д.34, л.57; Антонов-Овсеенко В. А. Записки о гражданской войне. Т. 4. М.—Л. 1933, с. 112.