Разговаривать можно без помех. Ковно остался позади, как и асфальт, ехали по грунтовке, не слишком широкой, но вполне приличной. Свет единственной фары указывал путь, ночная дорога пуста, лишь изредка справа и слева (Неман уже проехали) мелькали темные силуэты невысоких зданий с острыми крышами. Сзади же пусто, никто не нагонял, не дышал в затылок.
Скорость – чуть за пятьдесят, в самый раз по ночному времени. Гнать опасно, да и до границы, если всезнайке-Фридриху верить, восемьдесят километров с небольшим. Треть, считай, отмахали.
– Они обязательно на посты позвонят, – проговорил он вслух, не потому, что был в этом уверен, а чтобы немец внес ясность. Тот не подвел.
– Позвонят, конечно. То есть уже позвонили. И в полицию, и пограничникам. Только откуда в этих местах полиция? Поле, несколько хуторов и один маленький городок. Сколько в нем может быть полицейских? В Шакяе, конечно, усиленный пост, потому что граница рядом, но мы его объедем. Поляки в этих местах еще не освоились, а дорог хватает. Паршивые, не чета нашим, однако проехать можно.
Помолчал и вновь посмотрел, но уже очень серьезно.
– Не хочу тебя пугать, камрад, но или ты едешь со мной. Или… Или никуда не едешь, мне «Офензиве» свидетелей оставлять ни к чему, уж извини.
Александр заставил себя усмехнуться, хотя губы свело холодом.
– А без шофера остаться не боишься?
Карабин на заднем сиденье, но оружие не поможет. Не справиться ему, филологу-германисту, с фашистским шпионом.
– Боюсь, – не стал спорить немец. – Потому и веду с тобой разъяснительную работу, как у вас это именуют. Выбор у тебя, камрад Белов, очень простой: или ты остаешься в Польше, или со мной, в Рейх. Что будет там, пока не знаю, лгать не буду, зато с Польшей полная ясность.
Замполитрука пожал плечами.
– И с Рейхом вашим ясность. Я комиссар, член коммунистического союза молодежи…
– И поэтому тебя съедят живьем без соли… Да, тяжелый случай.
Авто мчалось сквозь ночь. Пустая дорога, темные силуэты деревьев, ни огонька. Александр внезапно понял, что ему совсем не страшно. В Союзе – было, особенно последние полгода, в подвале… Не просто страшно, а до изморози по коже. Но сейчас, именно в эту минуту, бояться совершенно нечего. Автомобиль в порядке, бензин пока есть, а фашисту нужен шофер. Потом… А что потом? Жизнь известно чем кончается.
– Когда станут допрашивать, не вздумай запираться, – негромко заговорил немец. – Не поможет, только хуже станет. Но говори только то, что знаешь – и что сам видел. Никаких «думаю» и «возможно». Представь, что ты во всем сомневаешься, даже в том, что солнце утром взойдет. Вот, допустим, у польского майора, тебе знакомого, на безымянном пальце – обручальное кольцо, золотое. Как надо сказать?
Белов только моргнул. Сам он кольца не заметил, не до того было
– То есть? Так и скажу: у него на пальце – золотое обручальное кольцо.
Немец покачал головой:
– Нет, студент. Не золотое кольцо, а кольцо из желтого металла, напоминающего золото. Это, понятно, в качестве примера.
Замполитрука поневоле задумался. На их аэродром в Логойске напали… Поляки? А он что, с ними беседы вел и документы изучал? Значит, не поляки, а… Неустановленные личности в форме… Даже не в форме, темно было, не разглядеть. Значит, в фуражках, напоминающих польские конфедератки. Чушь? Вовсе не чушь, протокол подписывать придется, а за слова – отвечать. Поляки – одно, «личности» – иное совсем.
– Спасибо, учту. А чего ты, Фридрих, обо мне так заботишься?
– Не о тебе, – равнодушно бросил тот. – О себе самом. Мне не нужно, чтобы ты застрял у пограничников или попал в некое учреждение на улице Принц-Альбрехт-штрассе. По поводу же Рейха и фашистов… Во-первых, фашистов у нас нет, партия называется НСДАП – Национал-социалистическая немецкая рабочая. А во-вторых… Сейчас будет развилка, нам налево.
И тут немец угадал. Дорога вильнула, а потом разошлась на две. В свете фары мелькнул дорожный знак.
– А во-вторых, камрад Белов, не будь глупее, чем ты есть. Пропаганда – одно, жизнь совсем другое. Давай сразу: что тебе в Рейхе более всего не нравится?
– Вы книги сжигаете!
– Сжигали – в первые годы после взятия власти. Это не фюрер выдумал, инициатива с мест. Кстати, первыми начали студенты, крестьянам-то книги ни к чему… Во время революции делается много глупостей, увы, неизбежных. Вспомни, как у вас уничтожали помещичьи усадьбы и громили Зимний дворец. Всплеск эмоций и, как сказал бы паршивый болтун Зигмунд Фрейд, изживание комплексов. Сейчас такого уже нет, нормальному здоровому человеку в Рейхе живется неплохо. То, что ты из Союза, не беда, эмигрантов у нас много, и никто их не обижает. И то, что комиссар, не смертельно, у нас своих комиссаров полно… Ты, надеюсь, не еврей?