Шут вскочил на ноги. Вся спина у него оказалась в зелени, шелковые штаны измялись.
Тейт легко поднялась. Совсем рядом, в высокой траве, сразу в нескольких местах происходило деловитое копошение, с дуба спешно спускался наблюдатель, сокол улетал.
— Приведите коней, Дамьен.
— Сами прибегут, — шут без всякой натуги, легко и совершенно оглушительно свистнул. Из-за ближайшей купы показались лошади: черный иноходец Дамьена и белая кобыла Тейт.
— Утро потрачено даром, королева. А мы могли бы прекрасно провести его в объятиях друг друга. Вам ведь многое во мне нравится: Вам нравится, как я езжу верхом, как танцую, даже мой свист Вам сейчас понравился. Что Вам мешает ответить мне взаимностью? В нашем королевстве супружеская неверность не считается преступлением…
— Хватит! Мне придется пожаловаться на вас королю, и вам отрубят голову.
— Не надейтесь, Ваше Величество. Вы забыли, я — шут. Поверьте, когда я представлю дело двору, выйдет, что Вы опять меня недопоняли. Такое уже бывало, не так ли?
Тейт захотелось наотмашь ударить этого человека. Пять лет назад, когда она, будучи невестой, только прибыла в королевство Синего орла, именно Дамьен устроил безобразный розыгрыш: явился к ней в спальню ночью в сопровождении кавалеров и фрейлин с бумагой в руках, в которой говорилось, что ему поручено удостоверить наличие девственности у будущей королевы. Тейт так растерялась в первую минуту, что чуть не заревела. Однако она не зря считалась дома самой прилежной из королевских дочерей. Законы страны, в которой ей предстояло править, за время пути были вызубрены до последней запятой.
Наглый визитер, расстегнул пуговицы и уже спустил штаны, демонстрируя приезжей дурочке свои достоинства, когда та схватила с ночного столика длинную заколку и без всякого предупреждения ткнула наглеца в живот.
Тейт было так страшно, что красные рожи придворных поплыли пред глазами, грозя уйти в обморочный вихрь. Если бы шут не заорал, так бы оно, наверное, и случилось. Но он заверещал, только стекла в лампах не полопались. На крик тут же примчался жених. Шут получил оплеуху. Кавалеров обозвали остолопами, фрейлин — ослицами, а Тейт утром услышала оглушительный хохот остального двора, которому король представил ночное приключение как очередную шутку Дамьена.
Шут полез в седло. Егеря затрусили в подлесок, разбирать коней, наблюдатель — за ними. Тейт, не оглядываясь, поскакала в сторону города.
Под ней равномерно двигались бока Ласточки. Первоначально, узнав, что имя кобылы Смерть, молодая королева просто отказалась на нее садиться. Король откровенно посмеялся над ее страхами, но капризу внял — разрешил дать лошади другое имя.
Что такое вообще? Почему надо давать всему и вся мрачные названия? Королева как-то спросила супруга.
— Мода, — улыбнулся Его Ослепительное Величество в ответ.
Он был Ослепительное Величество. Она — Сияющее.
С ума сойти! Хотя в последнее время даже в титуле короля Тейт стали мерещиться иные, не совсем простые смыслы.
Фу, глупость, — обрывала она себя, — ассоциации, видите ли, у нее!
Тейт приказала себе думать о другом. Не о другом человеке. О ином чем-нибудь. Лучше — о прекрасном.
День расцветал, от земли струилось марево, теплый нежный ветер надувал рукава изумрудной рубашки. Развевались волосы. Рыжая волна норовила захлестнуть лицо. Тейт встряхивала головой.
Завизжать бы, послать торжествующий вопль небу. Просто от полноты жизни, от простора, от свободы… пусть только сейчас, только на коротком промежутке ее жизни, пока она скачет по лугам.
Ан, нельзя. Просто нельзя и все. И дело даже не в том, что по пятам мчится охрана. Егерям можно приказать, они заткнуться. Но где-то среди них затерялся Дамьен в перепачканном зеленью сливочном камзоле. Этот любой жест и даже взгляд, тем более громкий крик, представит королю, вывернув смысл наизнанку. И сделает это обязательно в присутствии двора, чтобы те позабавились на ее счет. А король будет только слегка покачивать своей божественно красивой головой. Непонятно: то ли смеется над недалекой супругой, то ли журит шута за излишнюю смелость. Но в любом случае никого не накажут. Разве за вечерним чаем Тейт попеняют: Вы бы вели себя осмотрительнее, Сияющая. И — улыбка одним краем рта, будто над выходкой душевнобольного: с одной стороны потешно, с другой — совестно, что смеешься над убогим.
Отец говорил: будущая королева должна быть готова к непониманию, к неприятию, к чуждым законам. Но она должна смириться и принять все таким, как оно есть, если ничего не может изменить.
— А, изменить редко что удается — поверь, дочь — традиции сложились за много веков до нашего появления на свет. Не нам их оспаривать.