Иолантис лежал на сене, дышал еле-еле и как-то в полдыха. Гуго решительно начал стягивать с него одежду. Если голова цела, еще не значит, будто нет другой беды.
Торчали ключицы. Влажную холодную кожу покрывали мелкие пупырышки. Ребра выпирали, как у старой клячи.
Давно когда-то в королевских покоях висела картина. Маленький Гуго дивился слову "гравюра". Старый конь. Тоненькие линии печально огибали впадины просевшего хребта и провалы между ребрами. Казалось, конь выдохнул весь воздух, а вдохнуть не смог. Было страшно жаль старое животное.
Гуго король искал потом эту гравюру, но она пропала. Да о ней никто кроме и не помнил.
Рубаха расползалась под пальцами от ветхости. А еще воняло, хоть нос затыкай. Источник запаха обнаружился слева под мышкой. Там зияла рана со скользкими белесыми краями, из которой сочился зеленоватый гной.
Именно туда попала стрела, когда Иолантис творил пассы, чтобы мальчик по имени Сигурд мог пройти по краю стены. А это вам не свежая рана, которую любой наемник, перевяжет в один чих. Такие раны Гуго не попадались, и что с ними делать, он не знал.
Заскрипела дверь. На пороге встал Пенкарий. Услышал таки, как Немтырь лазил на крышу, и пришел проверить.
— Помират? — спросил мужик, наклонившись в больному. — Помират, — сам же себе и ответил. — Тогда зачем его за собой тащили? Сам подумай, — обратился, он к работнику, будто тот мог ответить. — Зачем доходягу за собой водить? Кормить же еще надо. А может, как раз его и не кормили. Ишь, тощий какой.
Гуго кивнул на рану в боку.
— А! Тудыть, ее! Надо тетку Проклу звать. А зачем? Она с меня денег возьмет, а может и не вылечит. Не, не с руки тратиться. Все одно, помрет.
Сам говорил, а сам смотрел, что станет делать Немтырь. А того будто в узел завязали: скорчился, собрался в комок, вот-вот выстрелит, как пружина у арбалета. Но вдруг, будто судорога по нему прошла, расслабился, встал на колено и смиренно приложил руку к сердцу, вроде как просит.
Пенкарий не был особо скаредным, просто как любой крестьянин, деньгам счет знал. А в последние лихие времена и припрятать лишний грошик не мешало.
— Не, — мотнул головой хозяин. — Не с руки мне. Сам к Прокле иди. Авось, пожалеет.
Тело доходяги Иолантиса оказалось не таким уж легким.
— Куда?! — завопил Пенкарий, когда Немтырь взвалил парня на плечо и двинулся к выходу.
Ответом ему стало рычание, возразить против которого хозяин заробел. Вообще помстилось, будто к нему обернулся не заросший дремучим волосом человек, а черный медведь — рявкнул и пошел себе, ночь, полночь, какая разница?! Осталось плюнуть и отступиться. Останови такого.
Прокла жила где-то на отшибе. А как же иначе. Сроду лекари селились поодаль. Зачем лишние глаза? Зачем праздные уши? Что увидят, что услышат, не поймут. Или поймут по-своему, истолкуют задом наперед, как подскажет дремучая темень в голове. И гореть дому ведуна вместе с сушеными травами и лягушками. Ишь! Извести мою скотину хотел…
Гуго видел в темноте плохо, да еще быстро устал, тело пока не набралось прежней силы. Шел одной упрямой волей, даже не зная точно, дышит еще колдушонок у него на закорках, или уже все. Когда оказался на задах деревни, за гумном, за дальними овинами, понял, что заблудился. Захотелось взвыть. Силы, где вы? Где взять воздуха, который только колется в груди, а не дается. Где эта клятая лекарка? Куда могла запропаститься ее землянка? Леший ее утащил?!
— Руку дай.
Голос прошелестел будто из самого средоточия мрака, из какой-то темной кудели. Гуго сообразил, что глаза закрыты. И эта самая кудель ему мерещится. Глаза открыл и увидел перед собой женщину. Вернее неясный силуэт. Но послушался.
Рука оказалась неожиданно твердой. Сухая ладонь ухватила его за пальцы и потащила, только ноги успевай переставлять, да следи, чтобы колдушонок головой об забор не цеплялся.
Дом у Проклы оказался не таким уж маленьким. Если только тьма не шутила свои шутки. Последние шаги дались кое-как. Колдушенка Гуго почти что сбросил на топчан, и привалился рядом.
— Посвети мне, — попросила Прокла.
Не приказала, не крикнула, как вроде должна вести себя разбуженная среди ночи ведьма. Именно, что смиренно попросила. Уже слегка отдышавшись, Гуго перенял у нее глиняный подсвечник с толстой свечой и поднял повыше.
Он, пока бродил в темноте, представлял себе лекарку старухой с седыми космами, запавшим ртом и крючковатым носом. А оказалось: женщина одних с ним лет с тонким усталым лицом и ловкими руками. Она сама без посторонней помощи так переложила парня, что рана оказалась вся перед глазами. Большая, наверное, в полпальца шириной, осклизлая. Запах о себе напомнил тут же, как открылись края и потек гной.