Неужели он сгинет здесь? В мерзкой яме?
– Если вы уверены, Второй Бутон… – Голос Кина растворился в тишине.
– А с чего бы мне сомневаться?
Кин, наконец, перевел взгляд на Даичи – впервые с тех пор, как вошел в камеру. Мехабак на груди щелкал, жужжал и мигал, считая мелькающие бусины, перемещавшиеся по реле с точностью часов, отсчитывая секунды до убийства Даичи.
– Я полагал, что его необходимо казнить публично, – начал Кин. – Чтобы продемонстрировать бескожим, чем может закончиться их неповиновение.
– Мнение бескожих вас не касается. Таков приказ Первого Бутона.
– Слушаюсь, Второй Бутон.
Воцарилась тишина, окрашенная металлическим дыханием, пульсацией шлифованной кожи, внутри которой свернулись эти монстры. Даичи напряг руки в кандалах, не добившись ничего, кроме усилившегося покраснения на кистях и очередной пощечины от стоявшего рядом гильдийца.
– Тогда, простите меня, Сятей-гасира, – осторожно продолжил Кин. – Но зачем вы позвали меня сюда? Меня не особо волнует, жив мятежник или…
– Его палачом станешь ты. Кин-сан. – Кенсай сунул руку за пояс и достал уродливое устройство из трубок и насадок.
Даичи видел похожую штуку лишь однажды и был свидетелем того, какой урон она могла нанести доспехам о-ёрой и скрытому под ними мясу.
Железомёт.
– Вы хотите, чтобы я…
– Да, Кин-сан, – подтвердил Кенсай. – Я хочу, чтобы вы убили этого человека.
– Здесь?
– Сейчас.
Мальчик застыл, и дыхание у него в мехах застопорилось. Даичи подумал о дочери Каори – о ее огне и ярости, о прекрасных серо-стальных глазах, напоминающих его собственные. О шраме от ножа, пересекающем нежное лицо, – удар руки безумца, который ступил на этот путь много лет назад.
А теперь все закончится. Совсем скоро прозвучат звуки похоронного марша. Лязг и стон рвотных машин…
Кин уставился на железомёт в руке Кенсая.
– Я…
Губы Даичи растянулись в оскале, когда голос Кина дрогнул.
– Трус, – прошипел он. – И как ты набрался храбрости, чтобы прикончить Исао и остальных? Ты убивал их, стоя лицом к лицу, или нанес удар в спину? Идзанаги, будь я проклят, старый дурак! И почему я предположил, что ты способен поступить правильно? Тебе не хватает смелости даже взглянуть в лицо человеку, когда ты его убиваешь.
Кин посмотрел на него, стиснув кулаки.
– Ты ничего не знаешь о том, что правильно! – заявил он. – Как и Исао со своими псами.
– И поэтому ты приполз обратно к хозяевам? Из-за подозрительной активности небольшой горстки людей? Рассказал монстрам, где находится наша деревня? Где спят наши дети? Наши дети, Кин?
– Ваши дети – насильники и убийцы, Даичи. Свиньи, все до единого. – Кин наклонился, в его пристальном взоре возникло отражение старика. – А свиней отправляют на убой.
Даичи плюнул на него. Брызги черной слюны попали прямо в гладкую латунь, служившую юноше лицом. С яростным шипением Кин выхватил железомёт из руки Кенсая. Устройство издало тихий, задыхающийся вздох, когда он прицелился, направив ствол между глаз Даичи.
Старик уставился прямо в бездонную черноту дула.
И кивнул.
– Давай.
Кин нажал на курок.
Она не должна здесь находиться.
Аянэ поднималась по лестнице, бесшумно, медленно. Во чреве капитула пел целый хор машин, а мехабак у нее на груди исполнял арию внутри разума, и фальшивые ритмы переплетались друг с другом.
Она остановилась на уровне жилых помещений, прижавшись к стене. Провела пальцами по предплечьям, пытаясь вспомнить поцелуи ветра Йиши на голой плоти, как встали дыбом волоски у нее на затылке и как покалывало свежестью кожу. Но сейчас она почти ничего не чувствовала: она была снова заключена в блестящую землисто-коричневую кожу, плотно облегающую тело, но не дающую ни тепла, ни комфорта.
Я не должна здесь находиться.
Место предназначалось для жилищ сятеев – братьев. У лже-особей, подобных ей, были покои, расположенные далеко за зданием капитула и двумя этажами ниже.
Аянэ занималась яслями-питомником, хирургическими протезами, имплантами, машинами, имитирующими жизнь в доме капитула. Мужская и женская плоть не смешивались никогда – даже когда приходило время и лже-особь должна была произвести на свет нового гильдийца, она встречалась только с чьим-то семенем и трубкой для оплодотворения.
Большинство гильдиек проживали жизнь, так и не познав мужского прикосновения.
Но она познала. Почувствовала его дыхание на обнаженном лице, губы, прижатые к ее губам, мягкие, как приглушенный лунный свет. Она закрыла глаза при воспоминании и свела бедра, чувствуя, как по телу бегут мурашки.